С Лидией Александровной Бакунович  мы договаривались о встрече ещё прошлой осенью. Но, как это и бывает в нынешней суматошной жизни, не получилось. Встретились только в январе уже нового года. Разговаривали, сидя на диване в маленькой, но уютной комнате в её квартире на Комсомоле.

Напомним, ранее газета уже знакомила читателей с воспоминаниями Лидии Александровны: http://gazetakommunar.ru/lidiya-aleksandrovna-bakunovich-iz-arhiva-s-v-bogdanova/

Семья, 1940 год

«Нет-нет, не переживайте, я уже приняла лекарство и могу рассказывать», — ответила Лидия Александровна на мой вопрос о самочувствии. Я не зря спросил о здоровье, ведь это был не просто рассказ о прожитом и пережитом времени. Это было возвращение в  невероятно тяжёлое прошлое. Возвращение во время, лишившее детей детства, отнявшее у них родных и близких. Рассказ о детях, познавшие чувство голода и страх смерти.

Семья жила в деревне Антропшино у самого кладбища. Весь род Лидии Александровны жил на нашей земле. Прабабушка родилась в деревне Антелево, вышла замуж и жила в деревне  Покровка, родила шестерых дочерей. Выходили дочери замуж и тоже рожали детей. Одна из сестёр, Мария, выросла боевой  и решительной девушкой, шагала в ногу со временем. В двадцатых годах руководила сельсоветом.

«Повестку папе принесли вечером. Папа, машинист бумагоделательной машины, работал в вечернюю смену. Старшая сестра Вера побежала к отцу на фабрику», — рассказывает о том дне, 22 июня 1941 года Лидия Александровна.

Отец, Александр Васильевич Кучин, был активным комсомольцем. По деревне ходил в синих шароварах, проводил собрания односельчан. Пятнадцатилетним парнишкой начал работать на фабрике, сначала подсобником. Затем работал накатчиком, сушильщиком и, наконец, получил специальность машиниста бумагоделательной машины. Поставили его работать мастером, не смог. Ведь образование было всего два класса.

«Жили скромно, ближе к бедности. Ведь  нас у папы было трое дочерей. Мама рассказывала, как отец расстраивался и говорил: «Опять девка», — смеётся Лидия Александровна.

В сорок четвёртом году Александр Васильевич писал дяде, что идёт освобождать Прибалтику и искать своих. В Прибалтике он и пропал без вести.  А тогда, в июне в сорок первого, мама Лидии Александровны проводила мужа на сборный пункт. Довелось им встретиться и ещё раз. Узнала мама, что его часть находится в Луге, поехала туда.

«Вернулась мама с буханкой хлеба и с отцовским наказом беречь и учить детей. Пока мамы не было, старшая сестра помыла полы. Мама зашла в дом, и заплакала, сказав: «Вот ты, Верочка, и вымыла папу из дома». Так и получилось, папа с войны не вернулся. Осталась фотография, я с ней девятого мая иду в строю Бессмертного полка. Вот только портрет нести неудобно, надо приделать палочку», — на глазах у моей собеседницы появились  слёзы. Всё сделаем, не переживайте, уважаемая Лидия Александровна.

Перебралась вся семья нашей героини в дом к бабушке Фене, туда же с детьми пришли и другие родственники. Решили вместе встречать неизвестность. Станцию уже разбили снарядами и бомбами, поезда не ходили. Было начало сентября, на полях созрела рожь, овёс, ходили на поля, делали запасы зерна. Надеяться можно было только на самих себя.

«Середина сентября, солнечный день, на дворе бабье лето. Мы прятались в кустах и смотрели, как мимо нас на мотоциклах в деревню въезжают немцы. Громко разговаривают, рукава закатаны, на груди автоматы. Испуганные, мы бежали прятаться к бабушке в дом. К нам на постой немцы не пришли. Занимали фашисты большие и просторные дома», — рассказывает Лидия Александровна.

«Вскоре по домам ходили немцы с переводчиком, и выгоняли  людей на работу в карьер, который находился в соседней Покровке.  Кололи камень, который шёл на ремонт прифронтовой дороги. Двести грамм хлеба, таков был паёк за тяжёлую работу», — и снова на глазах  у Лидии Александровны слёзы.

Выжили дети благодаря бабушке. Она знала все травы, знала, как их приготовить. Поила детей отварами из целебных трав.

«Лебеду не рвите, от неё пухнут. Несите крапиву, одуванчики. Корни одуванчиков отваривали в чугунке, затем мололи на мясорубке, добавляли молотые цветки клевера. Пекли лепёшки. Бабушка варила щи из крапивы. Тяжелее всех было маме. Придёт с работы, сядет есть, а мы рядом стоим. Сама съест ложку, и нам по очереди даст. Бабушка ругалась, говорила, что дети уже накормлены, ешь сама. Сляжешь от голодухи, куда я с ними одна», — тяжело вздыхает моя собеседница.

Рассказала Лидия Александровна и о том, как однажды детей накормили немцы. Собрали детвору за накрытым столом и снимали на камеру, как дети  жадно едят. Уже летом сорок второго года участились бомбёжки и обстрелы станции и ближайших домов. Люди перебирались к родственникам и знакомым, переехала и семья Лидии Александровны в дом к тётке, подальше от станции.  Ближе к осени немцы стали детей увозить, якобы в Германию, как  они говорили жителям.  Там детей обязательно возьмут в немецкие семьи, и они будут сыты и одеты.

«Меня и сестру Валю спрятали у родни в посёлке Семрино, но и там голодали люди. Пришлось вернуться в Антропшино. Совсем худо стало к сорок третьему году, наступал голод. Решили взрослые всё-таки отправить двоих детей, меня и Валю, в Германию. Успокаивали себя надеждой, что там  дети хоть не умрут от голода. Уже ушли две машины, полные детей, мы стояли и ждали третью машину, на которой нас должны были увезти из родного дома. Машина почему-то не пришла, и мы вернулись домой. Мама была такая радостная, улыбалась. А тётя сказала, мол, если что, будем умирать все вместе, рядом. Ничего, выживали как-то. Уже после войны узнали, что более двухсот детей увезли в посёлок  Вырица, где они по 12 часов работали в теплицах, перебирали овощи. У здоровых детей брали кровь для раненых немецких офицеров», — и снова Лидия Александровна помолчала, о чём-то задумавшись.

«Жена маминого брата падала перед немцами на колени и просила  дать пропуск «в даль», разрешение на проход в соседние деревни, что бы менять одежду и посуду на рожь и картошку. По несколько дней женщины ходили от деревне к деревне и, рискуя жизнью, добывали еду для детей. Сам мамин брат в это время водил машину на Дороге жизни. Уроженец Антропшино Киселёв Алексей Александрович. Уже потом он рассказывал, сколько людей погибло в Ладожской воде. Машина уходила под лёд, водитель успевал выскочить, а люди в кузове, обессилившие от голода, нет.  Стало чуть легче с едой, когда в деревне появились испанцы. Маму взяли работать на кухню, и уже на второй день она принесла нам целый бидон всего, что оставалась на тарелках. Сестра стирала испанцам бельё и ей тоже давали еду. Налёты на деревню участились и мы уже боялись не немецких самолётов, а наших. Увидев звёзды на крыльях, кричали: «Прячьтесь, наши летят».

В жаркий июльский день дети играли на улице, когда прилетели наши самолёты. От зажигательных бомб загорелась немецкая кухня, пожар перекинулся на дома. Сгорело двадцать два дома, никто ничего спасти не успел. Сгорел и дом, в котором нашла кров семья Лидии Александровны. Поселились в маленький домик у пожарного сарая, но прожили недолго. В середине деревни, где до войны стоял пожарный сарай и каланча, здесь же проводились деревенские сходы, немцы поставили виселицу и повесили пять молодых ребят. Несколько дней тела не разрешали снимать.

Васильки, васильки,
Вы остались в России,
Нас с родимой земли,
Увозили насильно…

В октябре сорок третьего года фашисты начали вывозить жителей на запад. Вывозили по очереди, людей грузили в товарные вагоны, цепляли вагоны к составам с военной техникой. Наши самолёты бомбили такие смешанные составы, многие из невольников погибали в пути.

«Нам повезло, и мы живыми добрались до станции Салдес. Выгрузили всех вдоль дороги, а местные латыши ходили и выбирали себе работников. Нашу большую семью с тремя малыми детьми, никто не хотел брать. И только поздно вечером нашёлся «добрый» хозяин, и уже к ночи мы были на новом месте жительства.  Дом у нашего хозяина Грислиса был большой, во дворе много скота. Пятьдесят овец, лошади и коровы, много домашней птицы. Хозяин сказал, что всех кормить не будет, пришлось маме и тётке уйти работать к другому хозяину, хутор которого был в десяти километрах. Кормили нас перловой крупой, залитой кислым молоком и бобами. После того, что пришлось есть на Родине, эта еда казалась  нам очень вкусной. Так мы и прожили на хуторе целый год. Зимой сидели дома, тёплой одежды у детей не было.  Вместо ботинок на ногах носили деревянные башмаки, пастолы», — продолжает вспоминать Лидия Александровна.

В августе сорок четвёртого линия фронта приблизилась настолько, что уже были слышны глухие разрывы снарядов. Взрослых невольников немцы стали угонять на строительство оборонительных сооружений.

«Остались мы, дети, с бабушкой. А вскоре и её угнали на работы. Хозяин отказался нас кормить. Таких детей, оставшихся на хуторах без родителей набралось много, и нас решили всех вывезти на станцию Салдес. Утром нас посадили на телегу, дали немного продуктов и повезли на станцию. Стояла там одна большая палатка, детей и стариков было очень много. Как старшая сестра Вера ни экономила продукты, еда закончилась. Ели корешки осоки. Вера узнала, что будет проезжать чья-то телега мимо хозяйского хутора, и упросила взять её с собой. Надеялась узнать что-нибудь про маму и попросить у хозяина продукты», — Лидия Александровна снова о чём-то задумалась.

«Не успела уехать старшая сестра, как  нас всех погрузили на открытые платформы, и повезли неведомо куда. Я до сих пор не могу  спокойно смотреть на состав, где есть такие платформы, на которых перевозят песок и щебень. Состав был длинный, несколько платформ были заполнены детьми и немощными стариками. Многие ехали стоя, моросил мелкий дождь.  Было очень страшно.  Наконец добрались до порта Лиепая, всех загнали в большой сарай. Ворота были с двух сторон, посередине лежали рельсы, по которым бегала вагонетка. Все жались к стенам сарая, старались согреться. Потом пришёл  комендант города, очень долго кричал и топал ногами. Он ждал рабочую силу, а не детей. К счастью, среди нас оказалась бывшая учительница немецкого языка. Нас комендант, оказывается, хотел сжечь прямо в сарае, но она убедила немца, что за нами едут взрослые, вот они и будут работать», — тяжело вздохнула Лидия Александровна.

Уже потом дети узнали, что бабушку  немцы отпустили обратно на хутор через две недели. И уже с хутора, захватив продукты, вместе с Верой она сумела добраться сначала до станции Салдес, а затем и до порта Лиепая. К этому времени детей уже перевели в другой барак, там их и нашли бабушка и Вера.

«Нашему счастью не было предела, обрадовались и продуктам, которые нам привезла бабушка. Ведь нас кормили один раз в день какой-то баландой», — добрая улыбка появилась на лице Лидии Александровны. А дальше был рассказ о том, как маме удалось вырваться с подневольных работ и найти своих детей. Она упросила немцев дать ей пропуск и разрешение на поездку на хутор. Она уже прослышала, что её детей куда-то увезли. Даже фашисты не смогли устоять перед мольбой матери, и вскоре она была на хуторе. Увидела пустой дом, плакала так, что хозяева стали опасаться за её рассудок. Утром ей сказали, где сейчас дети, и, прижав к груди каравай хлеба, подаренный хозяином, она отправилась на поиски. Спрятавшись под брезент, которым была накрыта пушка, она на открытой платформе доехала до Лиепаи. Маме немцы разрешили остаться, хотя в пропуске был написан срок возвращения на оборонные работы.

«Вера работала на аэродроме, они строили ложные ангары, чтобы обмануть наши самолёты, которые всё чаще бомбили Лиепаю. Красивый город превращался в руины. Мама и бабушка работали и в прачечной, и в пекарне. Приходилось помогать и на бойне, где забивали скот, пригнанный из хуторов. Так и прожили до зимы сорок пятого года. Было холодно, спали на полу, укрываясь тем, что носили на себе. Ночью двери распахивали полицаи и нас пересчитывали. Всех одолели в такую голодную и холодную зиму чирьи. Парили в корыте ноги, кто-то принёс ложку мёда, мазали болячки. Младшая Раечка тяжело болела, лечил её врач-немец, ставил уколы. Слушал её и качал головой. Думали, не жилец наша малышка. Бабушка обнимала её и говорила, давай, мол, умрём вместе, старая и малая. И плакала. А Раечка ей говорила, что мы умирать не будем. И плакали уже все», — в глазах Лидии Александровны снова появились слёзы.

«Старшая сестра Вера  рассказывала, как страшно было по ночам на аэродроме, когда бомбили наши самолёты.  Боялась, что упадут наши бомбы и на  лагерь, где мы жили. А ей кто-то говорил, что не надо бояться,  ни одна бомба на них не упадёт. Так и было».

Немцы стали готовить людей к отправке в Германию. Всех переодели в чистую одежду и стали фотографировать на немецкие паспорта. Снимали отпечатки пальцев, готовые паспорта выдали на руки. Уже по прибытии на родную землю мы эти паспорта сдали властям в Павловске. А когда начали оформлять документы, оказалось, что паспорта сгорели при пожаре в архиве. Так и не получила Лидия Александровна те немецкие марки, которые платила Германия бывшим несовершеннолетним узникам фашизма.

Фото на немецкие паспорта, 1945 год

Город бомбили уже и днём. Рушились дома, всё горело. Немцы грузили на баржи оружие и награбленное добро, а сверху сажали невольников. Много таких барж затонуло. А восьмого мая люди увидели советский танк на Розовой площади Любавы. Танкист стоял в открытом люке и кричал, размахивая винтовкой. Двадцатого июня сорок вся семья уже выгружалась из товарного вагона на станции Луга. Два сундука, в одном из них спала Раечка, а в другом были оставшиеся пожитки да пара узлов. Вот и всё добро, с которым люди возвращались  из неволи на разрушенную войной родную землю.

До Антропшино добрались на попутке, домов почти нет. Выгрузились у уцелевшего здания школы. Куда идти? Три дня жили в классе, мама пошла на разрушенную фабрику к директору Куралёву Михаилу Васильевичу. Что делать? Муж пропал без вести при освобождении Прибалтики, семья уже знала об этом,  трое детей, жить негде, есть нечего, одежды тоже нет.

«Дал директор семье бывшего работника фабрики комнатку в доме  номер четыре у конторы. Дом двухэтажный, двадцать комнат. Туалет на улице. В комнатке нет ни полов, ни двери, стёкла выбиты, мебели нет. Окна фанерой забили, набросали досок на пол, навесили дверь и стали дальше жить. Радовались, что нигде не стреляют. Жили тяжело, только в начале пятидесятых досыта булки наелись», — рассказывает Лидия Александровна.

И снова рассказ о несправедливом отношении власти к вернувшимся из неволи женщинам и детям. Оскорбления и унижение, отношение как к людям второго сорта. Слёзы и обиды.  В Луге, где, как многие вспоминают, проходили  первую проверку вернувшиеся из неволи, одна из матерей плюнула в лицо лощёному майору, который назвал их врагами. И спросила:  «А что ж ты оставил  нас фашистам в сорок первом?»

Увезли и маму и детей.

«В школе всем давали что-то из одежды, которую присылали американцы. Всем, но не нам. Мама шила нам одежду из старых шинелей и портянок, сама красила. Однажды вечером пришёл начальник транспортного цеха Теплов. Бросил маме штаны и сказал, что бы к утру почистила и погладила. Кричал, что за фашистами ухаживали, называл предателями. Топал ногами, мама  стояла бледная, боялась, что ударит. Бабушка нашла у соседей утюг. Утром Теплов забрал штаны и сказал, что с нами только так и надо поступать», — и снова слёзы, теперь уже от той давней обиды.

«Бабушку взяли на работу в колхоз «Красная Славянка», она решила посадить картошку на участке, где раньше стоял её дом. Помог дальний родственник Павел Картузов, он торговал в деревне керосином. Посадили поздно, и почти ничего не выросло. Бабушке на трудодни дали два мешка ржи, этим и спасались. Пошла  в школу, учились в три смены, а потом ещё и ученики вечерней смены занимались. Сестра тоже ходила в вечернюю школу. Есть хотелось постоянно, после школы собирала на полях старую картошку, запеку в печи. вкусно. Бабушка брала меня в церковь, я знала все молитвы. Учительница Палкина узнала, сильно ругалась… Больше меня в церковь не брали. Но вера у меня в душе живёт. Я ведь закончила институт марксизма-ленинизма, а как только получила диплом, дала бабушке три рубля и попросила поставить в церкви свечку», — смеётся моя собеседница.

«По пути в школу часто встречала колонну пленных, их водили на работы по восстановлению фабрики. Ворот ещё не было, и мы ходили мимо пленных за водой на речку. Видели, как они обедают, сидя на земле. Мне было их жалко, а бабушка говорила, что они вернутся домой, а твой отец нет. Зимой с мамой ездили в лес заготавливать дрова для школы, все родители должны были отработать на заготовке дров».

Потихоньку оживал посёлок, провели воду, установили колонку, появилось уличное освещение. На столбах установили чёрные тарелки, заработало радио. Ремонтировали разрушенные дома, начали строить клуб. Заработала в полную силу фабрика, строились новые дома. Сначала жильё получали фронтовики. Получила комнату и семья Лидии Александровны. Отопление печное, но туалет был уже в доме.

Купили оттоманку, стол, шкаф из фанеры. Купили на деньги, выигранные по облигациям займа. После войны все рабочие должны были подписаться на займ. Государство брало в долг деньги на восстановление страны. Сумму займа назначало начальство. По облигациям проводили розыгрыши, займы государство гасило. Но когда вышел закон о том, что остальные облигации будут погашены через двадцать лет, многие не поверили и просто выбросили облигации. А зря, ровно через двадцать лет государство вернуло долги. Вспомнил, что и мы в детстве играли в магазин, а вместо денег у нас были эти самые облигации. Давала фабрика детям своих рабочих путёвки в пионерский лагерь. Одну бесплатно, а если едут двое детей из семьи, то вторую за половину стоимости.

Вспомнила Лидия Александровна и историю, как смогла вволю наесться в то время, когда продукты получали по карточкам, и чувство голода было постоянным.

«Заболела я скарлатиной, мама меня завернула в одеяло и на руках несла до самой станции, попала я в Боткинскую больницу. Кормили там хорошо, я даже поправилась. А когда выписывали, стали искать мою продуктовую карточку. А мама её и не сдавала, хотя нужно было сдать. Выписывать меня не хотели, требовали у мамы вернуть продукты, которые потратила больница на меня. И только благодаря маме меня выписали, уговорила главврача. А на мою карточку получала продукты мама, и семья питалась чуть лучше», — на лице Лидии Александровны снова появилась такая редкая за всё время нашей встречи улыбка.

Семья, 1965 год

Время шло, жизнь потихоньку налаживалась, Вера закончила семь классов, продолжила учёбу в вечернем техникуме и устроилась на работу. Потихоньку уходило в прошлое то страшное, что пришлось пережить поколению Лидии Александровны. Уходило, но не забывалось и не забудется никогда людьми, на чью долю выпали эти ужасы.

Надо сделать всё, чтобы это знали и помнили не только мы, но и те, кто придёт нам на смену. Спасибо Вам, наша дорогая Лидия Александровна! Дай Вам Бог Здоровья!

Сергей Богданов