С Александрой Николаевной Морозовой я познакомился в октябре прошлого года, на праздновании её девяностолетия. Тогда же и договорились встретиться ещё раз, чтобы записать её воспоминания. Встретились мы в квартире её лучшей подруги Гичкиной Галины Александровны. Оказалось, что живут они в одном доме, дружат уже много лет. Помогают друг дружке в меру сил и возможностей. В Совете ветеранов, зная, к кому я иду, вручили пакет со сладкими подарками.
Родилась Александра Николаевна в конце октября двадцать восьмого года в деревне Котяги Псковской области. Закончила до войны четыре класса в школе, которая находилась в соседней деревне.
«Родители работали в колхозе, жили мы неплохо. Колхоз был небольшой, люди трудились и жили безбедно. Председатель работал в поле вместе с колхозниками, получал, как и все — то, что заработал на трудодни. Когда началась война, мы как-то быстро оказались под немцем. Страшно было, очень страшно… Идут с автоматами, смотрят на тебя, как на пустое место… Не знаешь, куда и бежать. Так началась наша жизнь в оккупации. Колхоз немцы распустили и организовали земский двор. Кто соглашался работать на немцев, оставался в деревне. Остальных угоняли в Германию» — рассказывает Александра Николаевна.
На работу людей выгоняли рано утром и возвращались уже к ночи.
«Поели, если было что, а нет — ложились спать и так. Брат работал на железной дороге Опочка-Пыталово, а нас отправляли ремонтировать шоссе. Чистили канавы, вырубали кусты по обочинам. Старшую сестру с другими жителями отправляли в Германию. Собрали всех на площади, котомки сложили на телегу, а людей пешком погнали на станцию Пыталово, за тридцать километров от деревни. Молодой полицай — потом мы узнали, что он был связан с партизанами, — помог бежать сестре и ещё двум девушкам. Они забрали свои котомки с телеги и потихоньку отстали от колонны. Долго прятались то в лесу, то у знакомых», — продолжает свой рассказ Александра Николаевна.
Немцы нарезали колхозную землю на полосы и раздали жителям. Разрешали держать и скотину, обрабатывать приусадебные участки. Работали люди на износ, но почти весь урожай забирали немцы. Немногие, наверное, знают, что планы нацистов в отношении СССР были рассчитаны на тридцать лет вперёд. Выселение семидесяти пяти процентов выжившего населения, вместо областей губернии, уезды и волости, трудовая повинность, мировые суды. Обязательное выполнение норм сдачи мяса и хлеба, зерна и фуража. И это помимо того, что фашистская армия грабила население, сжигала дома, выгоняя людей в чистое поле.
Кроме того, на оккупированных территориях работал так называемый «План голода», разработанный ещё в сороковом году немецким министерством продовольствия. Суть этого бесчеловечного плана была такова. За счёт сокращения населения оккупированных территорий, решить продовольственные проблемы немецкой армии и населения Германии. И решили. Уже в сорок третьем году продовольственные пайки гражданскому населению Германии впервые были увеличены.
И ещё один рассказ Александры Николаевны о зверствах фашистов на нашей земле. Рассказ о том, что хотелось бы выбросить из памяти, забыть как кошмарный сон, но невозможно не забыть, не упрятать в самый дальний уголок памяти.
Немецкая машина подорвалась на партизанской мине. Жандармы, с большими бляхами на груди, сожгли всю соседнюю деревню. Людей бросали в колодцы и стреляли. Однажды и Александра Николаевна вместе с мамой едва не попали в беду. Их дом стоял на окраине села, и из окна была видна церковь. Однажды увидели женщину, без сил бродившую у церкви, позвали в дом. А вскоре к дому уже бежали немцы, ворвались и обыскали весь дом, открыли подвал и стреляли туда. Когда ушли, из подвала жива и невредима вылезла женщина, которую успели туда спрятать. Это была партизанская разведчица.
«Задами я её проводила до брода через реку, и она ушла. Партизаны тогда стояли в деревне со странным названием Пустое Воскресение, это был уже Островский район. Там в оккупации жила моя родная тётка. Немцы поначалу боялись туда соваться, кругом были непроходимые болота. Потом немцы узнали дорогу через болота и деревню сожгли. Людей не тронули, а партизаны успели уйти», — Александра Николаевна замолчала, о чём-то задумавшись.
А я вспомнил своё детство на многострадальной белорусской земле и ту деревушку, где колодцы почему-то были вырыты на задах домов. Вспомнил и деда Игната, который угощал нас, пацанов, мёдом со своей пасеки с краюхой духовитого хлеба домашней выпечки. Он и рассказал нам, почему в их деревне колодцы за хатами. Немцы бежали, неся большие потери, и в злобе сожгли мужчин и подростков в овине. А женщин и детей бросали в колодцы. И сверху на живых людей летели гранаты. Вся дедова семья тоже погибла в одном из колодцев. Останки людей похоронили в братской могиле, а колодцы выкопали в другом месте.
«И в войну собиралась молодёжь на посиделки, праздники церковные отмечали. На Святки ходили по деревне ряжеными. Однажды двоюродную сестру нарядили мужиком, меня одели, как подростка, гармонист с нами. Прошли уже всю деревню, подошли к крайнему дому. Видим, по дороге немцы едут в нашу сторону. Мы бросились в рассыпную, а над головами засвистели пули. Собрали немцы всех нас в доме, сестру и меня заставили раздеться, мы же мужчинами были наряжены. Ещё долго издевались над нами, заставляя плясать под гармошку», — горько улыбнулась моя собеседница и продолжила рассказ.
«Чем ближе подходила линия фронта к нашим местам, тем больше зверели фашисты. Людей выгоняли из домов, отнимали скот и вещи. Жили мы в хлеву рядом со скотом, а уже было холодно. Стали угонять молодёжь. Маму и других женщин тоже забрали гнать скот, но вскоре отпустили. И корову нашу не смогли угнать. Стал над селом кружить наш самолёт и немцы убежали, бросив корову. Потом коровушка стала нашим кормильцем, спасала от голода», — улыбается Александра Николаевна.
Не стало людям легче и после освобождения, фронт требовал и людей и продукты.
«Лошадок, которые были, забрали. Пахали землю, таская плуг на себе. За семенами ходили за тридцать километров на станцию. Туда идём, дурачимся, а обратно не побалуешься. Шестнадцать килограммов за плечами, добирались до дома еле-еле. Бывало, что и на пятку было не наступить, такая боль была. И за почтой за двадцать километров пешком ходили. Серпами хлеб жали, в молотилку вместо лошади впрягались. Впряжёмся четыре девчонки пятнадцатилетние и молотим. Босиком, обувку берегли. А ещё и свой огород ждал нас, кормились то со своего хозяйства. На трудодень давали «осыпки» ржи да картошку. Ничего, пережили всё. А сейчас на той земле, где мы пахали на себе, лес растёт. Скоро деревья к домам подберутся. Плакать хочется — деревня есть, а людей нет. Старики умерли, а дети да внуки в города подались. На лето приезжают из Пскова, Мурманска», — тяжело вздохнула Александра Николаевна и снова надолго замолчала.
В посёлок Коммунар Александра Николаевна с семьёй приехала в шестьдесят первом году. Не было тогда в посёлке ни одного пятиэтажного дома, стояли на Клубном переулке двухэтажки. Вдоль Леншоссе тянулись частные дома. Улицы посыпали шлаком, ходили по дощатым мосткам. За клубом уже был фонтан и танцплощадка. Туда же ходили на колонку за водой, в столовой продавали такие пышные и вкусные пироги, что за ними ехали со всей округи.
Жили в бараке на Транспортном переулке, за горячей водой ходили в фабричный гараж. Стирали дома, а полоскали бельё в Ижоре. Там же и купались летом. Ключи от входной двери висели едва ли не на виду, но воровства не было. В клубе крутили кино, на танцы молодёжь собиралась со всех деревень. Бывали и драки, но всё прекращалось, как только появлялся участковый Турков. Сажал буянов в коляску мотоцикла и развозил по домам. Ёлку в Новый год ставили в клубе, в кинозале. Обихаживали свой посёлок, сажали деревья. Весной улицы утопали в сирени. Жили люди дружно, старались помогать друг другу. Ведь всем было жить непросто.
«Подустала я, давайте на сегодня и закончим», — улыбнулась Александра Николаевна.
Нелегко, ох как нелегко даются нашим уважаемым старикам такие воспоминания. Наверное, впереди будет бессонная ночь, в памяти вновь и вновь будут оживать те трагические дни и года. Сердце будет щемить, на глазах появятся слёзы. Но когда спрашиваешь наших родных бабулек о том, что может и не надо ворошить такое тяжелое прошлое, ответ всегда один. Надо!
Спасибо вам, наши дорогие!
Сергей Богданов
