Этот красавец-ясень Витька Лазарев посадил 9 мая 47-го года у нового дома своей семьи в деревне Антропшино. Саженец ясеня выкопал в парке у Храма Святой Екатерины в посёлке Динамо.

Виктор Александрович сегодня с болью в сердце говорит о том, что пришло время омолодить ясень. Летом разросшаяся крона создаёт полумрак в доме, да и убирать по осени множество листвы уже тяжело.

На лето потомственный антропшинец, а ныне житель Санкт-Петербурга, Виктор Александрович Лазарев перебирается на жительство домой, как он сам говорит, в Антропшино.

«Хорошо помню, как возвращались в 45-м из неволи прибалтийской. Выгрузили нас на разбитой станции Антропшино. Люди, у которых дома за годы оккупации уцелели, разошлись по деревне. А нам и идти было некуда. Сгорел и наш дом, и бабушкин. Двое суток провели под открытым небом. Помог вселиться в брошенный чухонский дом дальний родственник бабушки Щепкин. Так мы оказались в Павловске, на улице Матросова. Отец устроился работать в строительную контору. На лошади возил в Павловск материалы из Ленинграда. Строительная база, где он получал материалы, находилась в районе Средней Рогатки. Ехать приходилось по дорогам, разбитым бомбами и снарядами, многие мосты были разрушены. Машин было совсем мало. Да и те почти все ходили на дровах.

В свой первый послевоенный класс я, уже десятилетний мальчишка, пошёл в школу в городе Павловске. Находилась школа на улице Красных Зорь в здании старой бани. В школе, хорошо это помню, мы часто обращались друг к другу со словами: «Дай кусить». Счастливчики приносили на перекус в школу хлеб, политый постным маслом. Делились, ведь мы были детьми войны, наравне с взрослыми пережившими голод и холод. Знали уже тогда, что выжить можно, только помогая друг другу. В 47-м году мама, Анна Михайловна, встретила хозяйку полуразрушенного дома из нашей родной деревни Антропшино. Дом продавался. Мешок муки, привезённый мамой ещё из Прибалтики, да немного денег и помогли нам стать хозяевами дома. Три простенка да дырявая крыша ещё дореволюционной постройки дома стали нашими. Родителям ради этого приобретения пришлось вступить в колхоз «Красная Славянка».

Помогли с ремонтом дома соседи. Дядя Миша Титов научил нас делать дранку из осины и ели, показал, как крыть крышу «ёлочкой». С отцом ездили на места боёв, разбирали накаты из брёвен на блиндажах. Этими брёвнами заложили дыры в стенах дома, замазали швы глиной. Зимой дом промерзал. Однажды стояли морозы больше тридцати градусов, и бабушка, спавшая на печи, едва не обморозила ноги. В колхозе родители работали за трудодни. Расплачивался колхоз осенью собранным урожаем. Отец привозил пшеницу, и мы её мололи на ручных жерновах.

Камни от тех жерновов сейчас лежат во дворе, у цветочной клумбы. Выживали за счёт своего хозяйства. Скот держали все. И рабочие, и колхозники, и учителя. Излишки молока продавали, ведь нужно было и одежду покупать, и что-то из необходимых в хозяйстве вещей. Выручало то, что рядом был такой большой город Ленинград. Моя мама возила молоко в район Технологического института, жильцам большой коммунальной квартиры. Иногда она брала меня с собой.

Помню стол в большой кухне, на столе много бидончиков, в которые мама переливала молоко из фляги. Рассчитывались жители за молоко с мамой, как только появлялась возможность. За литр молока маме платили по три рубля. В то время люди доверяли друг другу. Тяжело было всем, но никто не пытался нажиться на чужом. Жили все одинаково бедно. Но, несмотря на это, праздники отмечали, играли свадьбы. На столах стояла брага и самогон, квашеная капуста, огурцы и картошка. Но веселились от души. Ведь осталось в прошлом самое страшное время – годы войны.

Вместе с мирным временем вернулись к людям и мирные, безобидные и сегодня кажущиеся немножко смешными привычки. Моя тётка, сестра отца Мария Александровна, работала на бумажной фабрике «Комсомолец». Маленький и скромный подарок кому-либо из племянников заворачивала в несколько слоёв бумаги, создавая большой объём маленькому подарку. И вот с таким большим свёртком шла по деревне, вызывая у людей некое удивление и даже зависть. Хорошо живёт Мария, вон какой большой подарок может позволить себе купить.

Переехали мы в родную деревню, мама отнесла директору четырёхлетней Покровской школы подарок, кувшин молока, и меня взяли учиться в третий класс. А уже в пятый класс я бегал по прогону, что шёл через поле, в школу в посёлке Коммунар. Помню своих одноклассников. Люда Круглова, сестра Николая Ивановича. Галя Зюканова, Витя Яковлев, Настя Кордочкина. Классной у нас была Палкина Александра Ивановна. Умерла не так давно, немного не дожив до ста лет. Мы её побаивались, очень уж строгая была. Наверное, с нами, переростками, хулиганистыми детьми войны иначе и нельзя было? Ведь смотреть за нами особо было некому. Если и вернулись у кого-то из нас с войны отцы, то надо было в первую очередь им думать о том, как нас прокормить и одеть.

Особенно мы боялись, когда строгая Александра Ивановна шла по деревенской улице. Знали, что идёт к нашим родителям рассказать о наших школьных проказах. Сейчас, с высоты прожитых лет, бывает стыдно вспоминать те свои шалости. Особенно неприятно вспоминать проделки одноклассника Генки Воинова. Он хорошо рисовал, наверное, поэтому и доводил до слёз учителя рисования, маленького щуплого еврея. Ставил на его стол урну с мусором и смеялся, глядя на растерянное лицо учителя. А мы его ни разу не одёрнули. Стал Генка, кстати, капитаном дальнего плавания.

Коров держали в деревне многие, за покосы шла борьба. Косили на берегах Чёрной речки, ставили для ночёвки шалаш, там и жили, пока заготавливали сено. А у нас в хозяйстве было уже две коровы, сена нужно было много. Однажды нёс отцу продукты на покос и наткнулся на большую поляну с богатым травостоем. Вот с утра пораньше и начали мы с отцом косить на полянке. Боялись, что кто-то из соседей нас опередит. Так бы и вышло, начни мы покос чуть позже. Мы уже работали, когда появился с косой на плече наш сосед, Артамонов Василий Иванович. Оказывается, он тоже присмотрел этот покос для себя. «Эх, проспал!» с  сожалением сказал он.

Корова в те годы была основной кормилицей семьи, и заготовленное в достатке сено давало людям уверенность, что зимой стол в доме не будет пустовать. На каждом деревенском подворье была корова, а то и две. Помню, у нас корова была смирная, и на выпасе в жаркую погоду я доил её, направляя струю молока себе в рот. Мама потом ругалась, что плохо пасу корову, коль даёт мало молока.

По-разному сложилась жизнь детей, успевших в ранние годы хлебнуть вдоволь военного лиха. Да и первые послевоенные годы ни добром, ни изобилием нас не радовали. Повезло тем, чьи отцы, пусть и израненные да больные, но вернулись к семье. Без мужской руки мальцам той поры стать на кривую дорожку было несложно.

Дружил я в школьные годы с Витькой Андреевым. Отец Виктора погиб на фронте, мать одна поднимала на ноги детей. Держала много овец, помогал пасти их другу и я. Витька любил чудить. После танцев, в одних подштанниках (трусов тогда не носили) подвесил себя верёвкой на дереве, что б напугать девчат, идущих поздно вечером из клуба. Визгу было много. Парень Витька был бесшабашный, но умный и начитанный. Жизнь свою закончил плохо. Попытался изнасиловать по пьянке падчерицу, в тюрьме вскрыл себе вены и умер. В тюрьму попала и мать его. Чтобы прокормить овец, купила ворованный в колхозе комбикорм. Хватало трагедий в жизни людской в послевоенное время…

Помню, как покупали с отцом коня в колхозе «Память Ильича», что находился в посёлке Сиверский. Это был вороной двухлетка. Заходить в кузов машины он отказался, пришлось добираться до дому своим ходом. Один ехал верхом, другой вёл коня. К полуночи добрались до Гатчины, уходил последний автобус в нашу сторону. Отец велел ехать домой на автобусе, но я не мог оставить его одного. Пошли и дальше своим ходом, попали домой только на рассвете, сразу завалились спать. Но радость от приобретения в хозяйство лошади перевесила усталость. Ведь тогда появление в хозяйстве лошадки было делом очень даже серьёзным. Объезжать жеребчика отец попросил соседа-цыгана. Сосед был одноногим участником войны. А телегу, хомут, дугу и вожжи подарил мне приятель из посёлка Фёдоровский Алексеев Виктор. Затея с цыганом, взявшимся объезжать нашего жеребчика, едва не закончилась бедой. В телегу сели отец и цыган, который со всей дури и огрел молодого коня кнутом. Тот ударил задними копытами, цыган со страху выпал из телеги, а жеребчик понёсся вперёд. Как отец смог направить его в стог сена, не знаю. Я уже не жил дома, когда дошла до меня весть, что отец коня продал.

Жизнь не стоит на месте. Время уже не течёт, а несётся вперёд, подобного стремительному горному потоку. И чем ближе неминуемый финиш, тем чаще память возвращает нас в прошлое. Незавидное оно, это прошлое, но оно было. И никуда нам от этого не деться, не в наших силах отсортировать свои воспоминания, разделить их на хорошие и плохие, а плохие забыть. От того, что в жизни было, уже не избавиться никому и никогда.

Наш эшелон попал под бомбёжку, и немцы всех выживших невольников выгрузили в чистом поле уже в Латвии. Нам не повезло, мы попали в работники на хутор к немецкому барону. Это был настоящий зверь. Нас он за людей не считал. Не знаю, как мать смогла этого добиться, но мы перебрались на другой хутор, где хозяевами были бывшие батраки, муж и жена. Хутор назывался Белый. Командовала на хуторе хозяйка Ева. Мужа её звали Ян, и он во всём подчинялся жене. Ева заставила мужа вступить в полицию, выдали немцы ему винтовку. И винтовка эта так и лежала всё время где-то в чулане. У наших новых хозяев было двое детей. Сын и дочь, примерно моих лет. Дом у наших хозяев был большой, выкрашен в белый цвет. В сараях и загонах было много скота и птицы. Десяток коров, овцы и свиньи. Несчитанные куры и индюки бродили в загородках. За домом был большой яблоневый сад. И земельный участок у наших хозяев был немаленький, пятьдесят гектаров.

Мама работала скотницей, меня определили к старому деду в подпаски. Рано утром мы с дедом пастухом выгоняли скот на выпас. Хозяин Ян сам пахал землю, трудилась, не покладая рук, и его жена. Всё на столе у них было своё, натуральное, выращенное на своей земле. Покупали только соль, сахар да праздничные одежды. Обедали все вместе, хозяева и работники. На стол ставили большую миску со сваренным мясом, и каждый отрезал себе кусок. Ели, попутно смахивая со стола тараканов, которых было в доме много. Молотили убранное осенью жито комбайном, который был один на несколько хуторов. После уборки урожая устраивали гулянку. На столах стояло самодельное пиво и самогон. Гуляли долго и весело. Немцев вблизи хутора до самого сорок четвёртого года не было. Лишь изредка из волости на велосипеде приезжал немец-интендант. Переписывал хозяйский скот. Ведь все хозяева платили немцам налоги. Но Ян знал, когда приедет этот ревизор, и мы угоняли большинство скота в лес. Наш хозяин угощал немца самогоном, давал с собой свиной окорок и бутыль выпивки. И немец уезжал восвояси, наигрывая на губной гармошке.

Но вскоре всё изменилось. Наши войска наступали, немцы, уходя, забирали у хозяев всё, что могли увезти. Недалеко от белого хутора немцы в местной школе открыли госпиталь. Продукты для раненых забирали на хуторах. Кормить хозяин нас стал совсем плохо. В первых числах мая 45-го года на хуторе появились наши солдаты. Это были пять молоденьких парней в телогрейках. Эти ребята ещё не раз нас навещали, говорили, что скоро нас отправят домой. Однажды пришло их только двое. Оказалось, что троих убили «лесные братья», бандиты.

В сентябре 45-го года нас погрузили в товарные вагоны, разрешили взять с собой корову, которая не дала нам умереть с голоду на разоренной войной родной земле, и уже в конце сентября мы были дома. Жизнь налаживалась. Тяжело, с полуголодным и холодным бытом, но налаживалась. Но плохо было не всем…

Родные полицаев, убежавших с немцами, или получивших по заслугам на преданной ими родной земле, не бедствовали. Жила с нами по соседству семья полицая Митьки Трифонова. Не без его участия повесили людей на том месте, где сегодня стоит памятник освободителям нашего Антропшино. Его сын Николай погиб на фронте, сражаясь с теми, кому его отец продался. А дочь полицая Трифона Екатерина крутила шашни с немцами. И кухня немецкая была у них во дворе. Одна семья, одна кровь, а судьбу выбрали разную…

После освобождения деревни, при создании Сельского совета, попали туда и родные полицаев. А Екатерина вышла замуж за фронтовика, члена партии Орлова Михаила. Женщиной она оказалась предприимчивой, деньги умела заработать. Да и после отца что-то осталось. Купила сыновьям квартиры в Ленинграде, построила добротный дом. Но больше всего мы удивились, когда она наравне с фронтовиками, оказалась в списках участников Великой Отечественной войны. И надо сказать, это не единственный пример в нашем Антропшино, когда происходила такая в жизни несправедливость. Но судьбу не обманешь. Плохо закончили жизнь все родные полицая Митьки Трифонова.

Я прожил большую и непростую жизнь. Выжил в самые тяжёлые для всех нас годы, получил высшее образование. Отслужил в армии, женился и вырастил детей, построил дом и посадил не один сад. И сегодня у меня только одна, возможно, последняя моя мечта. Хочу, что бы не забывали мои земляки нынешние тех, кто жил на этой земле до них. Помнили о тех, кто вынес на своём горбу все тяготы войны, смог вернуть разорённую землю к жизни. Ведь не зря испокон веков в народе ходит мудрость о том, что забывший прошлое, не имеет будущего.

С уважением и пожеланиями добра в жизни всем землякам Лазарев Виктор Александрович».

А это вещи, которые Виктор Александрович готов передать в наш будущий музей:

Сергей Богданов