«Я вас не утомила своими рассказами? — с виноватой улыбкой на лице спросила Мария Дмитриевна, — понимаете, видно у меня подошёл тот возраст, когда хочется рассказать людям о том, что довелось нам пережить. Вспомнить довоенную жизнь, оккупацию и полуголодное послевоенное время. Детям рассказываю, а они мне говорят, что я это уже рассказывала. Дети знают всё. Выяснила, что есть общество ветеранов, позвонила. Спасибо, что пришли и слушаете меня».
Да нет, уважаемая Мария Дмитриевна, извиняться впору мне перед Вами. За то, что не я первым позвонил Вам с просьбой о встрече. Извиниться за то, что только сейчас Вы узнали, что в городе работает Совет ветеранов, и только сейчас мы с Вами заполнили бланк для постановки на учёт в обществе.
Беседуем мы с Марией Дмитриевной Цветковой, сидя на диване в комнате в одной из квартир обыкновенной пятиэтажки. На журнальном столике — стопочка писем с поздравлениями с Днём Победы от президента и правительства страны. На серванте — фотографии молодых Марии Дмитриевны и её мужа Ивана Никитича Цветкова. Ивана Никитича, с которым работали вместе в самом начале восьмидесятых на строящейся картонной фабрике. Его уже нет рядом с нами, но помнят его многие.
«Мне было ровно десять лет, когда началась война. Я успела закончить два класса, и даже целую неделю в сентябре сорок первого ходила в третий класс. Мы уже были на улице, когда самолёт, летевший бомбить Москву, стал стрелять из пулемёта. Все бросились врассыпную, прятались в придорожной канаве. После этого случая школу закрыли. Потом старшая сестра рассказала, что стрелял самолёт по людям, которые за околицей копали окопы», — начинает свой рассказ о пережитом Мария Дмитриевна.
Лотошинский район, деревня Стрешневы Горы, Подмосковье. Здесь, в небольшом домике жила большая семья моей собеседницы. Папа, мама и пятеро детей. В один из сентябрьских дней в деревню въехали две немецкие танкетки. Женщины с детьми стояли вдоль дороги и молча смотрели на немцев.
«Помню, как соседка тётя Феня улыбалась немцам, и показывала рукой на свой рот. Потом мама рассказала, что так она приглашала немцев на тушёную баранину. Потом эти две танкетки сгорели, и вся деревня жила в тревоге, ожидая, чем это закончится. Ведь уже ходили слухи, что в лесу появились партизаны. Они то тут, то там нападали на немцев, а за смерть немцев отвечали мирные жители своими жизнями. Оказалось, в поджоге виноваты сами немцы. Люди вздохнули с облегчением. К нам на постой немцы пришли не сразу, дом маленький, семья большая. Папа был тоже с нами, ему приходилось прятаться. Мужчин немцы расстреливали. Папа был небольшого роста, надевал старенький тулуп, повязывал женский платок. И не зря прятался. Однажды его предупреждение об опасности, которая грозила жителям деревни, и спасло от смерти… Рядом с нами стоял большой дом, где расположился немецкий штаб. Там собрали всех жителей, на крыльцо вышел комендант в высокой папахе и через переводчика приказал каждому дому ежедневно выпекать по пять буханок хлеба для немецкой армии», — продолжает Мария Дмитриевна свой рассказ.
Колхозы в том сентябре не успели убрать весь урожай с полей. Люди запасались зерном, копали картошку. Хлеб выпекали — а куда деваться. Днём немцы на телеге объезжали деревню и собирали хлеб. Пришли и в дом Марии Дмитриевны на постой два немецких солдата.
«Это были скромные, молодые немцы. Карл и Фриц. Воевать они не хотели. Немного говорили по-русски, и я помню их слова о том, что надо Гитлера и Сталина столкнуть лбами, и пусть они сами дерутся. Вскоре этих немцев угнали под Москву, а к нам в дом заселились девять фашистов. Спали они на полу, собрав с наших кроватей все матрасы и перины. Не помню, где мы спали сами. Братья на полатях, а мы, наверное, под кроватями. Ночью они будили маму: «Матка, свет давай!» Мама зажигала лампу и светила им во дворе, пока они запрягали лошадь и куда-то уезжали. Такие ночи были постоянно. Однажды, это был Новый год, проснулась с большой конфетой во рту, это немцы мне сонной её сунули в рот. Мама долго плакала, ведь я могла подавиться во сне. Притащили немцы барана, разделали. Маму заставили освободить все чугунки, в котором она варила обед семье. Долго варили мясо в печи, в доме было жарко. Немцы раскрыли все окна, уже заклеенные на зиму», — вспоминает Мария Дмитриевна.
Беда в деревню пришла в начале нового года. Рождество, январь сорок второго года, стоят страшные морозы. Немцев гнали от Москвы. Отступая, они выполняли приказ Гитлера уничтожать всех и всё.
«Мама уже истопила печку, приготовила завтрак. Вся семья сидела за столом, на столе стояла большая плошка с едой, но мы так и не поели. Прибежала соседка с известием, что два отряда немцев, накануне прибывшие в деревню, жгут дома. Мама выбежала на улицу и вскоре вернулась с известием, что уже горят дома с другого конца деревни, а всем жителям приказано собраться в одном месте. Папа велел передать людям, чтобы не собирались, уходили в лес. Уже потом все поняли, что папины слова спасли жизнь людям. Помню, что я сидела посреди комнаты на табуретке, уже одетая, и держала на руках завёрнутого в одеяла маленького братика Бориса. Все родные снимали с кроватей одеяла, перины и бегом относили в землянку, вырытую в конце огорода. Ещё в начале войны у всех деревенских домов были выкопаны такие землянки. Меня с Борисом на руках первой отвели в землянку. Потом прибежали все, кроме брата Николая. Он, оказывается, остался отвязывать и выгонять со двора корову, но не успел. Во двор зашли два немца, подожгли дом и сарай. Немец выстрелил в корову, та бросилась в горящий сарай, а брат побежал к нам в землянку. Фашист стрелял в брата, но не попал. Потом, после освобождения деревни нашими войсками, мы вырезали из сгоревшей коровы мясо, и это спасало нас от голодной смерти. Убили немцы и нашего односельчанина, который стал тушить дом, застрелили и ещё одного мужика, который пытался угнать в лес корову. Хорошо, что послушали люди нашего папу, и не стали собираться в одно место, как приказывали фашисты. Убили бы всех. В одном из домов жила старая женщина, Дуняша. Вот в её доме и остановился один из отрядов, пришедший жечь деревню. Послали её за водой, а сами разделывали барана. Любили фашисты баранину. Не смогла старая женщина достать воду из колодца, принесла в ведре снег. Ударил её немец ножом. Так потом и нашли Дуняшу, уже обгоревшую, и с ножом в глазу», — на глазах у Марии Дмитриевны появились слёзы.
Так и просидели до самой ночи люди в землянке. Отец Марии иногда открывал люк и курил, выпуская дым на улицу. Все боялись, что немцы пойдут искать затаившихся людей. Уже в темноте отец заметил советских солдат, стоявших возле догорающего сарая.
В землянке прожили ещё две недели, доставали из сгоревшего подвала уже замёрзшую картошку, что-то готовили на костре. В одном из уцелевших домов разместились наши раненые бойцы. Во второй дом собрали женщин с маленькими детьми. Там же находилось и несколько односельчан, раненых немцами. Медсестра лечила не только пострадавших, но и помогала мамам ухаживать за младенцами.
«В мою задачу входило отнести еду маме и братику. Мы все в землянке завшивели, да и морозы были всё сильнее. Папа узнал, что дом его тётки в селе Новоникольское уцелел, и решил перевезти семью туда. Военные дали лошадь с санями и, закутав нас в перину, папа тронулся в дорогу. Тётина деревня находилась в соседнем районе, путь не близкий. По дороге сломалась оглобля, папа распряг лошадь и уехал чинить оглоблю. Было страшно, выли где-то вдалеке голодные волки. К счастью, папа вернулся быстро, и уже вскоре мы были у тёти… Наверное, это был самый счастливый день в моей жизни, когда я забралась на тёплую печку и наконец согрелась».
А через неделю отца Марии Дмитриевны забрали на фронт. И мама с пятью детьми осталась одна. Есть нечего, одежды нет… Помогали люди. Кто-то приносил картошку, кто-то делился одеждой. Помогал и местный колхоз. Только вот фамилию их уже никто не вспоминал, стали они все Погорелкиными. Так все и звали — Маша Погорелкина, братья Коля и Витя Погорелкины.
Отец Марии Дмитриевны по дороге на фронт смог ещё раз повидаться с семьёй. Эшелон задержался на станции в десяти километрах от деревни, он успел повидать семью и вернуться обратно. Полгода не было известий от отца, а потом пришло письмо. Лежал солдат в Вязьме в госпитале.
«Уже после войны папа рассказывал, как попал в госпиталь: «Только окопаемся, идём в бой, гоним немца. Снова только окопаемся, снова в бой. Надоело окапываться, лёг отдохнуть под деревом. Прилетел осколок, вырвало часть бока».
Отца Марии Дмитриевны на фронт больше не взяли, охранял до конца войны какие-то объекты.
«Кое-как дотянули до весны, с голоду не умерли. Так жили многие. У соседки тёти Маши пять детей, муж на фронте. У соседки Нюры четверо, муж погиб. Много таких семей в селе было. Напротив жил Николай, немцы назначили его старостой. Наши пришли, забрали. Осталось семеро детей. Из Москвы шли менялы, меняли еду на одежду, там тоже народ голодал. Весной все пошли работать в колхоз, я сидела дома с братиком. Мне давали задание — намолоть в ступе горсть льна. Вечером с братом бегали на поля и искали старую картошку. Мама всё молола и пекла какие-то колобки. А уже зимой сорок третьего я пошла в школу. Учились только зимой, а с мая месяца работала в колхозе. Документов у меня не было, и мои трудодни начисляли маме. Так и жили до самой Победы. Научилась запрягать лошадь, и уже и зимой вместе с мальчишками возила навоз на поля. Работали без выходных, и только в дождь можно было передохнуть. Всё для фронта, для нас это было свято. Лён убирали руками, вязали снопы «бабки». Постоят снопы недельку — и в овин их, на сушку. Нас с подругой бригадир всегда отправлял колотить лён. Сами считали, сколько трудодней заработали. А в конце года получали заработанное на трудодни. Рожь, овёс, льняное семя… Накрывали столы… Работали тяжко, надрывно и не жаловались. Лопата, мотыга, грабли, вилы. И весь инструмент не для детских рук», — рассказывает Мария Дмитриевна.
Так и жила наша героиня в колхозе до пятидесятого года. Зимой в старшие классы ходила уже в соседнюю деревню за шесть километров, а летом работала в колхозе. Война закончилась, теперь трудились для восстановления хозяйства.
Девчат и парней в деревне было поровну — по пятнадцать. И только двое парней уехали в ремесленное училище в Москву. Уже в начале пятидесятых, когда жизнь стало чуть легче, молодёжь стала уезжать в ближайшие города. Когда вышел закон о тружениках тыла, бывшие мальчишки и девчонки стали приезжать в деревню, чтобы найти подтверждение того, что трудились в войну. Тогда ещё были живы те, кто мог это засвидетельствовать. А сейчас уже нет никого и ничего.
Но прислали и ей свидетельские показания, что она, Куликова Мария Дмитриевна действительно в годы войны работала на Победу.
«Мы действительно были патриотами своей страны. Ещё дети, тридцать первого и тридцать второго года рождения, но уже понимали, что и наш трудовой вклад приближает Победу. Плохо одетые, полуголодные, мы работали, стараясь не отставать от взрослых», — завершила свой рассказ Мария Дмитриевна.
Спасибо Вам, уважаемая Мария Дмитриевна! Здоровья Вам и сил. Надеюсь, наше общение продолжится!
Сергей Богданов
