Люди продолжают писать, рассказывая о своих родных, не вернувшихся домой с войны. О ком-то из них известно больше, а о ком-то в семье сохранились только отрывочные воспоминания. У всех родных одно желание, одна просьба. Люди просят сохранить память о родном человеке, добавить его имя в скорбный список коммунаровцев, погибших в годы Великой Отечественной войны.

О своём дедушке, Кожухове Герасиме Кирилловиче мне написала Ольга Логинова. Герасим Кириллович до войны жил в деревне Антропшино, был призван Слуцким военкоматом в первые дни войны. Красноармеец, воевал в 225 стрелковом полку, погиб в сентябре сорок четвёртого года. Семья солдата была угнана немцами в Латвию.

Вызывает уважение отношение родных к памяти о Герасиме Кирилловиче. Благодарные потомки проследили не только боевой путь своего солдата , но и нашли на земле Латвии несколько захоронений, где в списке павших есть фамилия их родного человека. На одном из захоронений написана только фамилия. Без инициалов. Просто КОЖУХОВ. Время гибели совпадает. Побывали потомки солдата и там, куда семья героя была вывезена немцами в сорок третьем из родного Антропшино. Повторю. Такое отношение к памяти о родном человеке вызывает чувство искренней благодарности и уважения. СПАСИБО!

Оказалось, что живёт и здравствует на земле антропшинской дочь Герасима Кирилловича, Антонина Герасимовна, родившаяся в одна тысяча девятьсот тридцать третьем году. И дом её стоит почти на том же месте, где и стоял до войны родительский дом. На Дворянском прогоне, что пересекает деревню, и через поле ведёт в тогда посёлок, а сегодня город Коммунар. Ольга любезно дала мне номер телефона своей любимой тётушки, я созвонился с Антониной Герасимовной, и вот уже стою на этом самом Дворянском прогоне, у симпатичного и ухоженного дома. Да и земля у дома, это видно сразу, находится в хозяйских руках.

Знакомство с хозяйкой началось с приглашения к столу, как это и происходит почти всегда, когда приходишь к нашим бабушкам в дом.

«Страшнее войны ничего в жизни нет, — с этих слов и начала свои воспоминания уважаемая Антонина Герасимовна, – Папа, Герасим Кириллович, воевал в Финскую кампанию. Жили мы на этом же прогоне, только наш дом стоял чуть дальше. Перед самой войной отец купил сруб, и даже венец первый успел поставить. Не успел привыкнуть к мирной жизни, началась новая война, и уже 23 июня папу вызвали в военкомат в Слуцк. Больше мы его и не видели. Было от него два письма. И всё. Мама вырыла траншею, и закопала брёвна так и не собранного дома в землю. В сентябре в деревне уже хозяйничали немцы. А вместе с ними в Антропшино пришёл голод. У мамы на руках четверо детей да свекровь старенькая…

Как дотянули до февраля сорок второго, не знаю. Всё наша мама золотая, она не дала нам от голода умереть. Урожай остался в полях в том году, мама под страхом смерти собирала под снегом овёс. Варили нам кисель, тем и жили. Тяжко, но жили. А люди той зимой семьями от голода умирали. Пришли к нам из Пушкина две женщины с ребёнком. Все в мехах, от голода шатало их. Дала мама им по морковке, ребёнку киселя налила. Съели они, и ушли. Да далеко ли они такие уйдут?.. У мамы в подполе ещё было немного старой картошки. Помню, чистит она картошку, а заглянувшая к нам соседка собирает очистки и ест. Шли дети к немецкому коменданту и просили похоронить умершего отца: «Иначе мы его съедим».

Знаете, наверное, все любят своих родителей, хотя и не все родители заслуживают эту любовь. У нас были очень хорошие родители. Помню, как бежали встречать папу с работы в день получки, а он доставал нам из кармана бумажный кулёк с конфетами подушечками. Ничего не было в жизни вкуснее и слаще тех папиных подушечек. Царствие небесное всем нашим родителям, сохранившим нас в том ужасе военном.

У нас одно окно выходило в сторону Павловска. Смотришь, а там всё горит и взрывается. Над домом самолёты гудят, летят на Павловск и Пушкин. А в феврале стало совсем худо, и решила мама податься подальше от смерти голодной, искать места хлебные. Посадили младшую сестрёнку Раечку на саночки, собрали какие-то вещи и пошли искать лучшую долю. Вы не поверите, целый месяц шли зимой до Калининской области. Раечка начинала плакать, а старшая сестра говорила ей: «Не плачь. Едешь, как барыня, а санки я тащу».

Из дому выезжали, Раечка уже ходить начинала, а когда приехали, у неё от долгого сиденья ножки и разучились ходить. Выросла моя младшая хорошим человеком, сейчас за мужем больным ухаживает. Добрались до первой деревни в Калининской области. Ночь. Мороз, ночевать никто не пускает. Мама и говорит:  «Не привыкать нам, укрывайтесь на санках потеплее, на улице ночевать будем». Увидели нас в окошко старики, что в доме рядом жили. Сжалились. Пустили нас переночевать. Так и остались мы здесь на целый год. А когда наши погнали немцев, те нас загрузили в товарные вагоны и повезли, как нам сказали, в Германию. Только очутились мы в Латвии. Помню, сидим мы на большой площади, а местные хуторяне ходят и выбирают себе работников. Берут сильных, способных работать. А кому нужна женщина с кучей детей? Так и просидели мы, да рядом мужчина тоже с детьми, до темна. Наконец и нам нашёлся хозяин. «Дети послушные?» — спросил маму местный мужик. Сказала мама, что мы послушные. Так и оказались мы в работниках на хуторе у этого человека, где и прожили до конца войны.

У хозяина было пять коров, я их доила. Бабушка пряла. Взрослые работали много, но и обращались с нами хозяева хорошо. Когда нас освободили, просил хозяин остаться. Если отец жив, найдёт нас. Отказалась мама остаться, решили было меня оставить, но бабушка сказала: «Негоже своих бросать». Вернулись домой, а в доме нашем чужие люди живут. Долго судились, вернули нам дом. Земли нарезали мало, пошла мама на работу в колхоз «Красная Славянка». Колхозникам давали земли больше. Весь участок, тридцать пять соток, мама лопатой перекопала, посадила и сад, и огород, и картошку. Какие у нас были урожаи хорошие, соседи завидовали. Мы в школу пошли. Сложно у меня было в школе. Переросток, читать-писать никто не учил. Заболела учительница, что в школу меня принимала, и знала про меня всё. Пришла на урок другая, молоденькая учительница: «А сейчас читать будет вот эта большая девочка», – и показывает указкой на меня. Отвечаю, что я читать не умею. Весь класс хохочет, а я в слёзы. Сказала маме, что в школу больше не пойду. Пришли к директору, а он тоже смотрит на меня с удивлением. Думал, что я уже в пятом классе учусь. Вот как было после войны.

Собирались в классах дети разного возраста. Дети, познавшие голод и холод, повидавшие смерть. Да и первые года послевоенные редко досыта они ели. Дети, лишенные детства. Осиротила нас проклятая война, да и после войны настрадались, не дай Бог как. В школу бегали в Коммунар, потом и на танцы туда же. Сейчас-то хорошо люди зажили. Детей уже не обрадуешь конфетами-подушечками», — смеётся Антонина Герасимовна.

«Вот сейчас много ругают нынешнюю власть. Слушаю иногда и думаю. Нам бы в те годы вот этот достаток, и жизнь такую же, как мы сегодня живём. Сколько бы людей в живых осталось, сколько бы пользы и своим семьям, и стране принесли. Правду люди говорят. Не познавши лиха, добро ценить не научишься. Ну вот, вроде и нечего больше рассказывать. Да и не могу я больше туда даже в мыслях возвращаться. Как годы летят! Помню, смотрю на бабушку и думаю: неужели и я такой старенькой буду? А вот вам и пожалуйста, –смеётся Антонина Герасимовна, – Но я не сдаюсь годам. И в доме, и на огороде стараюсь справляться сама. Люба, племянница, меня не забывает, помогает. Скажите, есть надежда, что папина фамилии будет на памятнике?» — с надеждой посмотрела на меня Антонина Герасимовна.

Уверен, девятого мая на митинге у памятника погибшим нашим землякам на скорбных плитах мы прочитаем и фамилию жителя деревни Антропшино, красноармейца Кожухова Герасима Кирилловича. Это неправильно, что в далёкой Латвии на памятнике есть его фамилия, а на родной земле до сих пор не было. Будем помнить.

Сергей Богданов