И снова включен диктофон, и снова я слушаю рассказ ещё одного свидетеля тех ужасов, что творились вот здесь, на земле, где сейчас живём мы. Вы и я. Моргунова Екатерина Фёдоровна вспоминает:

«Папа у меня покровский, а мама из Антропшино. Поженились они в тысяча девятьсот двадцать шестом году. Родилась я в тридцать четвёртом, была четвёртым ребёнком в семье и единственной девочкой».

Екатерина Фёдоровна улыбнулась и продолжила свой рассказ:

«Папа воевал в финскую, ушёл на фронт и в Великую Отечественную. Мама работала техничкой в школе. Пришло извещение, что папа пропал без вести. Помню, во время финской стояли сильные морозы, стёкла в окнах покрывались корочкой льда. Надышу на стекло, оттает пятнышко, и я выглядываю на улицу, не идёт ли папа с войны. До войны в Динамо был детский дом. Там в пекарне работал наш сосед, дядя Валя. Мы бегали к нему на работу, и он угощал нас вкусными пирожками. Взрослые купались в пруду, а мы сидели на берегу и завидовали им. Нам купаться не разрешали. Запомнила, как на нас однажды ругалась мама. Церковь в Динамо закрыли, а в храме проводили концерты. Туда меня старшие братья однажды и утащили. Мама пришла домой, а нас нет. Вытащила за шиворот нас с концерта и сильно ругала. Говорила, что это грех, в храме концерты проводить.

Папа посылал меня в магазин за килькой. А я вместо рыбки то цветы искусственные куплю, то на все деньги мороженое. Продавали его из голубых ящиков, два кружка вафельных, а между ними мороженое. Несу домой полный подол мороженого, довольная, а мороженое тает и капает…

Мы играли во дворе, когда раздался гул, и я увидела на небе тучу. Это летели немецкие самолёты. Мы все попрыгали в окоп, к этому времени взрослые уже выкопали и окопы, и землянки у каждого дома. Бомбили деревню страшно. Мы все стояли вдоль стенки окопа, прижавшись друг к другу. Бомба упала рядом, всех завалило песком, а нам, глупеньким, весело. Солдатик с буханкой хлеба в руках запрыгнул к нам в окоп.

Самолёты улетели, а мы ещё долго не вылезали. Выгнали нас уже немецкие жандармы с железными бляхами на груди. Хлеб у солдата они отобрали, а самого затолкали в колонну пленных, которых вели по деревенской улице в сторону Павловска. Часть наших пленных потом работали в карьере. Вместе с местными жителями они добывали камень, которым немцы мостили дорогу к линии фронта, на Фёдоровское . Люди сами голодали, но старались хоть что-то передать пленным. Брата Бориса за то, что дал пленному что-то из еды, однажды немец сильно ударил прикладом. Когда в сорок третьем молодёжь увозили в Германию, Борис сбежал из поезда. Скитался по лесам и только в сорок четвёртом вернулся домой. А мои двоюродные братья так и прожили всю жизнь в Калининграде, куда их немцы вывезли в сорок третьем. Немцы всех жителей пересели в дома по нечётной стороне улицы, нас не тронули. Домик наш был старенький и маленький, немцам не подошёл.

Голод был страшный, люди умирали. Спасли детей испанцы, которые пришли в деревню на смену немцам. У одиннадцатого дома из походной кухни подкармливали детей, открыли что-то вроде детского сада. Моя бабушка там работала. Немцы потом закрыли этот детсад. Помню, как перебегала дорогу, и испанец на мотоцикле едва меня не сбил. Он свернул в канаву, мотоцикл завалился. Я забежала в дом и залезла под кровать. Испанец меня долго искал, он сам за меня перепугался.

Наши мамы стирали испанцам бельё. Во дворе стоял на костре большой бак, стирали золой. Мыла не было. У нас за домом рос хороший лес, испанцы срубили его и сделали крышу над землянкой во дворе школы. Когда наши обстреливали деревню, испанцы и детей туда пускали прятаться. А потом всех нас погрузили на станции в теплушки и увезли в Прибалтику. Работали на хозяев. Когда фронт приближался, немцы стали увозить людей в Германию. Мы выкопали в лесу землянку, и там дождались прихода наших солдат.

В школу я пошла в одиннадцать лет, первыми учителями были Горский Виталий Андреевич и его жена, Мария Михайловна. Девятникова Мария Александровна и сейчас, дай ей Бог здоровья, в Покровке живёт. Тяжело ей, одна на белом свете осталась.

Помню нашего земляка Зюканова Алексея Алексеевича. А с Евгенией Ивановной Гоншталь мы вместе прожили войну, вместе вернулись из Прибалтики. Она и до войны в этой школе работала. Мама тоже вернулась на работу в школу. Я ей помогала мыть полы, четыре класса и коридор. Мыли с хлоркой, скребли доски скребками. Зимой надо было наколоть и натаскать дров, протопить печи. Учителя помогали, приходили пораньше на работу. И учёбу никто не отменял, и уроки надо было делать. В пятьдесят третьем закончила семилетку, а когда в пятьдесят пятом заработал на фабрике швейный цех, устроилась туда.

Вот такая наша жизнь. Насмотрелись и холоду, и голоду. Дом сгорел, живу в двенадцатиметровой комнатушке. Копаемся с Зоей на огороде, нос не вешаем. Сколько отмерено, столько и проживём. На жизнь не жалуемся. Всё-таки и хорошего было много. В детстве с гор наших крутых на санках летали, в кино бегали. Билет стоил пять копеек, а и их у мамы порой не было. Пойдёт и у соседей займёт. Взрослые сидели на скамейках, а мы у экрана на полу».

Что за поколение, что за люди! Слушаешь рассказы бабушек, и то иногда озноб по спине пробегает, а они порой ещё и шутят, вспоминая, казалось бы, совсем не весёлые вещи…

Сергей Богданов