Первая часть рассказа здесь: http://gazetakommunar.ru/ptaha-chast-i/

…Утром лес, окружавший лагерь, наполнялся звуками жизни и приходил в движение. Красный лоскут неба постепенно приобретал лазурно-голубой оттенок. Тени медленно уходили за стволы деревьев. Но Птаха не видела этой красоты природы. В бараке не было ни одного окна. Свет проникал только через узкие прорези под крышей. И снова построение, жидкий суп – и на работу. И снова на кухню, под команду ненавистного красномордого повара.

Сегодня Пташку поставили мыть гору посуды. В маленькой кухне было душно, пот градом катился по телу девушки.

«Наверное, один фашист сжирает столько еды, сколько не видят и десять узников», – с ненавистью думала она.

Наконец, посуда была перемыта. Птаха надеялась хоть на минутку выйти из душного помещения. Окликнул повар: смертники не должны сидеть без дела. Он протянул ей нож, показал на груду картошки. Только поздно вечером вышла Птаха на улицу. Их снова отправили выносить мёртвых из бараков.

Тела грузили на площадку перед бараками.  Немцам, наверное, было лень перевозить трупы в крематорий, сжигали мёртвых здесь же.

Впервые за долгое время Птаха уснула. Уснула под треск горящих человеческих тел. Проснулась уже глубокой ночью, разбудил разговор двух мужчин. Птаха прислушалась. Оказывается, сжигали трупы прямо в лагере только потому, что сломались сразу все машины, которые отвозили мёртвых в крематорий. Соседи по нарам, мужчины, и занимались ремонтом машин. Ремонт машин подходил к концу. И снова мысли девушки вернулись к побегу. Как попасть в барак, где держат цыганёнка? Жив ли Ивашка?

День клонился к вечеру, в вечной борьбе тьмы и света ночь начинала своё победное шествие, чтобы утром уступить место дню. Ночь пролетела в кошмарной полудрёме.

Алая ленточка рассвета уже обвязала горизонт, небо, потихоньку теряя звёзды, светлело. Предрассветные сумерки только начали рассеиваться, а узники уже были построены на плацу.  День обещал быть трудным, Птаху отправили на строительство нового барака. Голодные, обессиленные женщины на тележках подвозили на стройку кирпич. С утра, пока стояла прохлада, работать было не так тяжело. В полдень, когда солнце стояло в зените и беспощадно жгло худые тела узников, труд стал невыносимым.

Птаха изнемогала от жары, солёный пот заливал глаза. Парнишка, такой худенький, что казалось будто солнце просвечивает сквозь него, упал вместе с тележкой рядом с Птахой. Как ей хотелось броситься к несчастному, закрыть собой от палящих солнечных лучей… Она не успела: подбежавшие охранники прикладами винтовок били по тощему телу, а паренёк не издавал ни звука. Ещё живого паренька охранники оттащили туда, где дожидались отправки в крематорий мёртвые.

Птаха потеряла счёт времени, день тянулся утомительно долго. Нужно было терпеть, работать и работать, пока твои силы не иссякнут, и ты будешь сожжён, как ненужная мусорная труха…

Законы природы нельзя нарушить или сломать. Рано или поздно ночь должна была спуститься на измученную жарой землю. Когда окончательно стемнело, всех узников пересчитали, развели по баракам. Соседи по нарам, мужчины, такие же худые и измученные, как и она, уже были в бараке. Птаха прислушалась к их разговору. Уже послезавтра машины снова будут возить мёртвых из лагеря в крематорий. Надо было спешить, немного хлеба она успела припрятать, теперь надо было найти цыганёнка Ивашку. Где он, жив ли? Бежать, не узнав этого, Пташка не могла.

Время, отведённое для сна, подходило к концу. Красный диск солнца медленно поднимался над холмами. Сегодня всех пленных пересчитали и без какой-либо еды развели по работам. В лагерь пришли машины с новыми узниками. Птаха видела их, стоящих перед комендантом. Напуганных, сбитых с толку неизвестностью и напоминающих провинившихся детей, ждущих наказания. Слышала всё тот же скрипучий голос немецкого офицера, видела ту же овчарку у его ног. Охрана была занята вновь прибывшими узниками, Пташка смогла даже отдохнуть, спрятавшись в уголке здания.

День пролетел быстро, солнце ушло за горизонт, землю окутал тёплый туман. В соседнем лесу проснулись от дневного сна совы, в траве запели сверчки. Невзрачные днём цветы в ночи источали сладкий аромат, привлекающий насекомых. Природу запереть в узилище не дано никому. Узников пересчитали и развели по баракам. Птахе было не до сна, хоть уставшее тело и требовало отдыха. Девушка снова и снова прокручивала в голове план побега, продумывая каждую мелочь.

«Если не сбегу, то наверняка помру с голода, или эти звери фрицы убьют», – думала Птаха, сжимаясь в комок от страха. Но отступать она даже не думала. Оставалось найти цыганёнка и, если он жив, попытаться спасти и его. За него она волновалась даже больше, чем за себя. Тоска по маленькому Ивашке, который стал родным для девушки, не давала Пташке покоя, рвала сердце. От отчаяния хотелось рыдать, но она не могла. Ведь как бывает. Поплачет человек, и станет ему легче. А всё потому, что со слезами и тяжесть из души утекает. А если замкнут человек, скуп на слёзы, то копится у него в душе горечь, делает душу чёрствой к чужой беде. Заплакала Пташка. Она плакала, жалея и себя Ивашку. Мысли и слёзы утомили Анну, и она забылась тревожным сном.

Пташка бежала по густому и тёмному лесу, позади, весело подпрыгивая и улыбаясь скакал Ивашка. Они оба громко кричали: «Свобода! Свобода! Свобода!» Деревья перед ними расступались, показывая ветками путь. Вдруг беглецы услышали страшный рёв. Это был огромный зверь с зубастой пастью, чем-то похожий на входные ворота лагеря. Это кровожадное чудовище неслось с огромной скоростью на них, двух беззащитных людей. Позади зверя была только чёрная пугающая пустота. Слюна и кровь пузырились на его клыках. Птаха что-то крикнула Ивашке и побежала прочь, а мальчик будто и не слышал её, продолжая стоять на месте. Аня неслась сломя голову, а когда обернулась, то увидела, как зверь проглотил Ивашку, ухмыльнулся, и бросился к ней. Девушка поняла, что ей не убежать от зверя, она чувствовала его жаркое дыхание за своей спиной. И вот чудовище уже хватает её за лодыжку и пытается проглотить…

Птаха проснулась в холодном поту, страшный сон подсказал, что пора действовать. Мёртвые узники от ещё живых почти ничем не отличались. Порой только дыхание позволяло понять, что человек ещё жив. Все, кто мог встать с нар, вышли на построение. Птаха знала, что после переклички надзиратели зайдут в барак и со списком узников в руках будут проверять, кто из них умер этой ночью. Она старалась дышать почти незаметно, сейчас решалось, жить ей или умереть. Один из немцев подошёл к лежащей на нарах девушке, посмотрел на номер, наколотый на её руке, что-то отметил в журнале. Птахе удалось, возможно, помог страх, сковавший её тело, не дышать эти мгновения, пока немец стоял рядом. Наконец, надзиратели вышли из барака, и Птаха смогла вздохнуть полной грудью. Время тянулась медленно, тревожила не только неизвестность, но и то, что она так и не смогла найти своего Ивашку, не смогла даже хоть что-то узнать о его судьбе.

Ворота барака распахнулись, и узники стали выносить из барака умерших этой ночью невольников. Птаху кто-то свалил на пол, и потащил за ноги в выходу. Пташка приоткрыла глаза, тащила её худенькая девушка. Та заметила взгляд Пташки, остановилась и замерла, не зная, что делать. Пташка взглядом молила девушку не останавливаться, и та поняла её мольбу. Птаху загрузили поверх мёртвых тел, рядом положили ещё двоих мёртвых, и машина тронулась.

И ещё раз остановилась машина у барака, в который и увели в первый день неволи её Ивашку. Несколько трупов загрузили и здесь, машина выехала за ворота лагеря и направилась к крематорию. Не доезжая до крематория десяток метров, машина остановилась, водитель и охранник вышли из машины, направились к воротам крематория. Птаха уже перебросила ноги за борт, приготовившись прыгнуть на землю, когда услышала слабый стон. Маленький худенький мальчишка, лежавший поверх трупов, протягивал руку к девушке, звал её по имени…

Сердце Птахи замерло. Это был её Ивашка. Ивашка, с которым она уже мысленно простилась навсегда, молил её о помощи. Добежать до леса с Ивашкой на руках, она не успела, к машине уже возвращались охранники. Спас их туман, опустившийся на землю. Беглецы спрятались в кустах, нужно было дождаться ночи и только тогда продолжить путь в неизвестность. Птаха прижимала к себе худенькое детское тело.

«Что ж они с тобой сделали, ироды проклятые. Совсем отощал ребёнок, вон как глаза ввалились», – думала девушка. Хлеб, приготовленный Птахой к побегу, Ивашка съел без остатка. Немного успокоившийся цыганёнок рассказал, что маму и других цыган немцы сожгли в крематории, он уцелел только потому, что прятался.

– Ну, ничего, теперь я твоей мамой буду, – сказала девушка и обняла мальчишку. Ивашка ничего не ответил. Только ещё крепче прижался к ней и начал всхлипывать. Птаха ощутила, как внутри у неё начало расти тёплое чувство, ранее ей неведомое. Из глаз полились слёзы умиления. Кроме этого мальчонки у неё никого больше не было, и никто теперь их разлучить не сможет.

Через несколько часов тёмное покрывало закрыло небо, на землю опустилась ночь. К недалёкому лесу пробирались ползком, раня руки и тело о коряги и камни. Ползли медленно, стараясь замереть, когда прожектор с трубы крематория своим лучом пытался отыскать беглецов. В этот момент Ивашка плотно прижимался дрожащим тельцем в Пташке и замирал от страха. А она смотрела на него с улыбкой, стараясь ободрить мальчика. Никто уже не мог остановить Анну, слишком близка была свобода.

– Я больше не могу, Птаха, – прошептал Ивашка.

– Цепляйся за меня, я потащу тебя. Только не поднимай голову, – тихо ответила девушка.

Она ползла с такой внезапно появившейся в её теле силой, какой у неё не было никогда. Она не могла сдаться, ведь теперь она отвечала не только за свою жизнь. Небо начинало светлеть, а они ещё не добрались до спасительного леса. Силы её покидали, но Анна, сжав зубы, продолжала ползти. Наконец она добралась до овражка, уложила мальчика на влажный мох и сама без сил рухнула рядом. Наконец она смогла расслабиться, первая победа в борьбе за две жизни была одержана. Слёзы из глаз лились не переставая. Это были слёзы облегчения. Анна смотрела на верхушки деревьев, глаза закрывались, и Птаха погрузилась в тревожный сон.

Птаха проснулась от того, что её тряс за плечо Ивашка. Он смотрел на Анну с улыбкой, его лицо было перемазано чем-то фиолетовым.

– Мама, – тихо сказал он, и его слова прозвучали так тепло, по-домашнему, – мама, пока ты спала, я нашёл чернику в лесу. Ты должна поесть, окрепнуть. Ты долго спала, уже вечер, солнышко садится.

– Вот что, сынок, – Птаха старалась говорить тихим и спокойным голосом, – сейчас мы поедим, дождёмся темноты и пойдём искать добрых людей, готовых нам помочь.

Из семнадцатилетней девушки Птаха превратилась в взрослую мудрую женщину. Проклятая война отняла у Анны отца, но подарила ребёнка. Птахе снова было, о ком заботиться, для кого жить. Они шли лесной чащей, прислушиваясь к каждому шороху. Наконец лес стал редеть,  и они вышли на опушку. Впереди за полем была видна деревня. Выбора у них не было. Мать с сыном направились к крайнему от леса дому. Они шли, не зная, что их ждёт…

КОНЕЦ

Анастасия Сиротина