Деревня Прискуха на берегу реки Пузна и поныне стоит на Псковской земле. Здесь в семье председателя местного колхоза Борисенкова Фёдора Ивановича в 1931 году и родилась моя нынешняя собеседница Норова Юлия Фёдоровна.
— Сейчас жизнь хорошая, не сравнить с прошлой. Дочь старшая рядом, вторая тоже неподалёку живёт, в Лукашах. Сын в городе, внуки-правнуки не забывают. Пенсия хорошая. Хочется ещё пожить, на свет белый полюбоваться. Друзей многих уже нет, звоню в деревню родную, спрашиваю, как живут… Деревня пустая, ночью кабаны дикие по улице ходят. Умирает деревня, — Юлия Фёдоровна ненадолго замолчала, задумавшись о чём-то своём…
— Вот не помню, как вошли немцы в деревню. Отец воевал в Финскую кампанию, вернулся живым. Да не успел отец и пожить вволю мирной жизнью, забрали его в июне сорок первого на Великую Отечественную. Не довелось дорогому человеку ещё раз переступить порог родного дома. Получили мы от него единственное письмо, где он писал, что начинается бой. Есть в Книге памяти Псковской области и его фамилия. Борисенков Фёдор Иванович. Прислала землячка из деревни и вот это фото, на котором есть и наш отец.
Остались в захваченной немцами деревне мама да нас четверо. Старшим был брат Володя. Как немцы заняли деревню нашу, не помню. Но хорошо запомнился тот день, когда и нас, и жителей всех окрестных деревень сгоняли на вокзал в городе Самолуково. Загнали в теплушки людей, сказали, что повезут в Германию. Только оказались мы в Литве, где местные богатеи и разбирали нас, как рабов, на свои хутора. Взял и нас в работники хозяин местного хутора. Не хочу бередить душу и вспоминать, как там жили. Холод, голод. Со скотиной хозяева лучше обращались. Грели душу, помогали держаться редкие встречи с односельчанами Мозолевскими. Они были в работниках на соседнем хуторе. Перед самой войной к ним приехали погостить дети, вот их всех вместе немцы и угнали в Литву.
В сорок четвёртом году, когда наши войска были уже близко, немцы приказали всем хозяевам отвезти своих работников в лагерь, что находился в посёлке Одошечки. Так мы и оказались, вместе с односельчанами Мозолевскими, в здании бывшей тюрьмы. Охраняли нас полицаи. Вскоре приехали немцы, угнали всех трудоспособных людей на строительство оборонительных сооружений. Забрали и маму, и брата, и старшую сестру Валю. Осталась я дожидаться их с пятилетней сестрой Галей на руках. Вернулись родные через два дня, рассказывали, что там, где они работали, земля дрожит от разрывов бомб и снарядов, бои идут уже рядом. А через пару дней рыли мы окопы уже для себя, у сараев, где нас содержали немцы. Сидим в окопах, наши самолёты бомбят отступающих немцев. Рвутся бомбы и снаряды, танки над нашими головами через окопы прыгают…
Вот так, под разрывы бомб и лязг танковых гусениц, и пришла к нам свобода. Собрали нас , стали расспрашивать, кого и откуда привезли. Предлагали нам остаться здесь. Выбирайте любой хутор и живите. Дома ждёт разруха и голод. Мама решила возвращаться в родную деревню. Решили возвращаться на родную землю и Мозолевские, и ещё одна семья из нашей деревни. Пригнали военные нам машину, загрузились мы все вместе со своими мешками да сундуками, не с пустыми руками возвращались, и привезли нас в город Шауляй. Велели приготовить чистые мешки, люди оголодали, думали, что дадут продукты. А нас всех повели в баню, мужчины налево, женщины направо. Приказали всю одежду сложить в мешки, и сдать на дезинфекцию. Зашли в баню, стоит в трусах солдатик со шлангом в руках. Вот так и мылись. У мамы нашлась мочалка, мыло нам выдали. Перешла мочалка и к мужчинам. Принесли наши вещи из прожарки, стали их трясти, а вши так и сыпятся на пол.
Выдали нам продукты, привезли на вокзал. Загрузились мы в вагоны, на вокзале запаслись водой на дорогу. Шесть семей нас было в одном вагоне, все и вышли в Самолуково. Добрались до своей деревни, а деревни то почти и нет. Голодно, мама одна с детьми бьётся… А в конце сорок четвёртого года снова к Мозолевским дети приехали, решили забрать родителей к себе, в деревню Антропшино. Пришли и к нашей маме: давай, мол, Фрося, и ты собирайся с детьми. Вместе горе мыкали в Литве, давай и на новом месте вместе жизнь налаживать будем. Там и Ленинград рядом, и фабрику бумажную восстанавливать надо, люди нужны. И карточки на продукты дают, всё полегче будет детей на ноги ставить.
Приехали, огляделись. Станция разбита, за рельсами лес стеной, на опушке пара полуразрушенных домов маячат. Кое-как определились с жильём, нашли открытую всем ветрам комнату в бараке на улице Советской, стали думать, как дальше жить. Да ведь не в лес глухой приехали, люди рядом добрые оказались, помогли семье жизнь наладить на новом месте. Брата Володю отправили на курсы минёров, старшая сестра уехала на лесозаготовки. А нам дали топоры, и мы вместе с покровскими подростками ходили и вырубали разросшийся за годы войны кустарник вдоль дорог.
Получили карточки, голодать больше не пришлось. Было при фабрике подсобное хозяйство, руководил им Моисей Осипович. Он и предложил маме место доярки на небольшой ферме, а брату, уже отучившемуся на курсах минёров, пойти ещё на одни курсы. Учится на тракториста. Жизнь налаживалась, но была одна беда. У мамы не было документов. Поехала она в Павловск – а в те годы Антропшино относилось к Павловскому району – выправлять документы. А ей и сказали обидное. Зачем, мол, возвращались, там бы в Литве и оставались. Мама – в слёзы… Помог Моисей Осипович, и маму успокоил, и документы всем нам выправил. Вот как было, порой и за людей нас не считали.
Да не долго поработали наши родные в подсобном хозяйстве. Перевёл директор фабрики Куралёв хозяйство в Новолисино, не стала мама туда переезжать. Хоть и дом нам там предлагали. Учёбу я заканчивала в вечерней школе, надо было помогать маме. Устроилась на фабрику, в строительный цех. Можно было и с подругами в Ленинграде искать работу, да стыдно мне было. Подруги одевались лучше меня, а я стеснялась в старенькой одежде в город ездить.
Вот и этот клуб на Комсомоле я строила. Привозили нам глыбы кирпичные из разбитых в войну домов, а мы, девчата, разбивали их кувалдами и очищали каждую половинку кирпича. Ведь весь клуб построен из старого кирпича. А сбитый раствор везли на фабрику и добавляли в фундамент строящегося цеха.
Помню, как я впервые голосовала. Помню, что голосовали за Косыгина. Участок был в столовой, старом, зелёном деревянном здании, что стояло напротив проходной фабрики бумажной. Там и кино крутили, и все торжества проходили. Половину здания занимала столовая, а во второй жили две семьи. Пришла рано, люди говорили, что будут угощать бутербродами. Стоят два стола. Вместо скатерти на столах бумага. В алюминиевом чайнике кипяток. На втором столе стоят стаканы, в каждом кусочек сахара и ложка. В тарелках хлеб со своей пекарни, нарезанный на тонкие кусочки. На одной половинке хлеба лежит малюсенький кусочек сыра «Дружба», а на другой четыре кильки. Дома мама спросила, достался ли мне бутерброд. Смеялись вместе, глядя на тарелку, что стояла на столе, полная кильки.
В одна тысяча девятьсот сорок девятом собрали нас, фабричную молодёжь, и дали задание. Собирать всех убитых наших солдат, и переносить их тела в братскую могилу в деревне Антропшино. В столярке сколотили гробы, собрали нас в бригады, определили, кто куда едет. Попала я в бригаду Пани, ей уже лет двадцать было. Я была самой молодой. Настя Зуева, Настя Михальченко, Валя Соколова, Ира, Клава из Ремиза… Вот поставили мы гроб в машину и поехали. Были с нами и мужчины. Приехали на песчаный карьер у Лукашей, на могильном холмике стоит дощатая пирамидка со звездой. Сняли пирамиду, раскопали холм, убрали еловые лапки. Закопан солдатик был не глубоко. Лежит в ватнике, на ногах обмотки. Подвели гроб к телу, подцепили с двух сторон лопатами и перевалили в гроб. Мужчины гроб заколотили – и в машину. Привезли к захоронению, там уже в яме много стояло гробов.
Мало у кого из убитых солдат находили посмертные медальоны. У братской могилы уже была приготовлена дощатая ограда, и такая же, сколоченная из досок, стела. У Ремиза стояло два обелиска, поехали туда. На обелисках ни имён, ни фотографий… Здесь солдатики были завёрнуты в шинели. Так же, лопатами, подцепили тела и вместе с лапником – в гроб. У Чёрной речки, за железной дорогой, нашли ещё одно захоронение. Здесь лежал офицер, в сапогах, завёрнутый в плащ-палатку. Уже стоял запах тлена. Вот так и собирали мы наших мёртвых солдатиков, разъезжая по округе на машинах. Тяжкая это была работа для молодых девчат.
Прошло время, заработала я первые деньги, стала одеваться. Мама разрешила купить штапель, пошила себе платье. Радость была большая. Вышла замуж, муж работал в котельном цехе на фабрике. На месте «Сбербанка» стоял двухэтажный барак, дали нам там комнату. В соседях у нас были Михайловы, Дуся Морозова. Семья росла, дали нам комнату побольше на Транспортном переулке. Нет давно тех домов, как нет и многих людей, что там жили. Жива память наша.
Спасибо, уважаемая Юлия Фёдоровна!
Надеюсь, что это была не последняя наша встреча, и нас всех ждёт продолжение Вашего рассказа о прошлом нашего Коммунара. Здоровья Вам!
Сергей Богданов
