Продолжаем публиковать воспоминания Николая Ивановича Круглова.

Предыдущие части:

Николай Иванович Круглов. Воспоминания о Коммунаре (Часть I)

Николай Иванович Круглов. Воспоминания о Коммунаре (Часть II)

Николай Иванович Круглов. Воспоминания о Коммунаре (Часть III)

Николай Иванович Круглов. Воспоминания о Коммунаре (Часть IV)

«Отец рассказывал про свою службу в дальнобойной артиллерии блокадного Ленинграда. Он был начальником снабжения, и доставка снарядов с Большой земли была его главной обязанностью. Снаряды перевозили на полуторках по Ладоге, рискуя жизнью. Артиллерийские обстрелы и налёты немецкой авиации не прекращались порой часами, сменяя друг друга. Однажды зимой немецкий снаряд попал в машину, под завязку загруженную снарядами. Машину и водителя разорвало в клочья, а отца взрывной волной выбросило далеко на лёд. И ни один осколок его не зацепил. Случались на войне и такие чудеса», – вспоминает Николай Иванович Круглов.

Дальнобойное орудие устанавливалось на железнодорожных многоосных транспортёрах, и вот этот сцеп паровоз вывозил на возвышенности в Рыбацкое, на Среднюю рогатку, в Купчино или на станцию Предпортовая. Несколько выстрелов в глубину немецкой обороны, и паровоз утаскивал железнодорожный сцеп в другое место. Немцы быстро засекали, откуда были произведены выстрелы, и в дело вступала их артиллерия и авиация.

«Когда поступила команда готовить орудие к обстрелу штаба испанской «Голубой дивизии», который находился во дворце в посёлке Динамо, отцу стало не по себе. Ведь случись перелёт снаряда, допусти команда орудия ошибку в расчетах, может произойти непоправимое. Снаряд, привезённый отцом с Большой земли, может убить самое дорогое, что у него есть в этой жизни – его семью. Ведь что такое пятьсот метров, которые отделяли дворец и дом в деревне Покровка, где он оставил родных, уходя на фронт. Он ещё не знал, что уже умер его отец, не знал, что его семью выгнали немцы из дома. Не знал, что скитания его родных по чужим углам закончилось на станции в деревне Антропшино, откуда в теплушках его родных увезли в неизвестность.

В сорок четвёртом отец, Иван Афанасьевич Круглов, участвовал в прорыве блокады и сумел ненадолго заехать в Покровку. О смерти отца, о всех невзгодах, что выпали на долю его семьи, ему поведала родная сестра Анастасия Афанасьевна, которая смогла выжить в оккупации и сберечь троих своих детей – Гришу, Марию и Петра.

Отца я увидел в шесть лет и шесть месяцев. Мы с мамой пилили во дворе дрова, когда я увидел военного, входящего во двор. Испугался и спрятался за маму. А она бросилась военному на шею со слезами на глазах. Отец вернулся с войны, живой.

Первое время отец встречался с родными, праздновали люди Победу. Помню хорошо Ленинград в сентябре сорок пятого. Мы с отцом поехали навестить его друга на Васильевский остров. С Витебского вокзала ехали на одиннадцатом трамвае. На улицах темно, много разрушенных домов. Людей почти не видно…»

Пострадала от рук захватчиков и область. Надо было восстанавливать не только заводы и фабрики, нужно было в первую очередь вернуть к жизни сельское хозяйство. Ленинград, переживший страшный голод, нужно было обеспечить продуктами. Рабочих рук не хватало, не все, далеко не все мужчины вернулись с войны. Всё чаще в дверь стучал не вернувшийся живым муж, отец или брат. Стучал почтальон, чтобы вручить самое скорбное сообщение – похоронку.

Потихоньку возвращались из неволи наши земляки тех страшных лет. Возвращались не с пустыми руками, догадывались, что едут на разорённую войной Родину. Везли с собой даже домашний скот. Ленинградские предприятия организовывали на землях области подсобные хозяйства. И там тоже нужны были люди.

Рабочих рук не хватало. Выручали переселенцы из областей, не попавших в оккупацию. В деревнях Онтолово, Порицы и Марьино дома высланных за сотрудничество с фашистами местных жителей занимали переселенцы из Рязанской области. Рязанские быстро находили общий язык с местными жителями. Женились и выходили замуж, рождались дети.

Работа на земле всегда была нелёгкой, а уж в послевоенные годы приходилось совсем непросто. Работали на земле за трудодни, осенью колхоз рассчитывался собранным урожаем. Но кормили людей приусадебные участки и своя скотина. Колхознику нарезали тридцать пять соток земли, а чем и как кормить ту же корову зимой, должен был позаботиться хозяин.

Сено косить разрешали только на обочинах дорог, на полянах лесных и болоте. Там, где колхозная косилка не могла работать. Делили скошенное по-братски. Семьдесят процентов – колхозу, тридцать – косцу. Комбикорм купить было непросто. Ехали в город Пушкин к Софийскому собору или в Ленинград, на Полтавскую улицу. В руки давали двадцать килограммов, да и те не всем доставались. Корова, решившая полакомиться свежей травкой где-нибудь у обочины дороги, на пару с хозяином могла получить «кнута» от сторожа, который на лошади объезжал колхозные угодья.

После работы колхозников досматривали, дабы не утащили что-то из урожая. Женщин, отработавших четырнадцать часов на току, заставляли не только выворачивать карманы, но и ложится на спину, поднимать ноги. Проверяли, а не уносит ли женщина голодным детям в сапогах горсть колхозного зерна. За каждую голову домашней скотины и птицы хозяин платил налоги. В приёмный пункт в деревне Покровка, который находился в кирпичном «Карсановом» доме, который стоит и поныне, несли и молоко, и яйца. Конечно, совсем недавно переживших страшную войну людей такая жизнь возмущала. Видеть ежедневно голодные детские глаза – какая мать такое выдержит? Однако возмущения, несогласие с проводимой политикой каралось очень строго.

Николай Иванович Круглов приводит пример последствий таких возмущений народа. Анастасия Круглова на собрании высказала своё несогласие, за что и получила по решению тройки в составе председателя сельсовета, секретаря и участкового НКВД наказание в виде полугода работ на лесозаготовках. Карались строго отказ от работы, прогулы и опоздания на работу.

За баней в большом деревянном сарае где-то в марте месяце строили большой холодильник для хранения продуктов для столовой и магазина. На пруду пилили большие «кирпичи» из льда и, как из кубиков, собирали стены и потолок холодильной камеры. Засыпали стены и крышу толстым слоем опилок, устанавливали дверь. Продукты не портились всё лето.

Осенью с полей привозили капусту. У больших чанов, закопанных в землю, ставили большую электрическую овощерезку и шинковали капусту для засолки. Женщины в резиновых сапогах спускались по лестнице в чан, вилами разравнивали падающую с верху порезанную капусту. Топтали капусту ногами, выдавливая сок.

Иногда появлялись излишки молока, нужно было его сохранить до поездки на рынок в Ленинград. Продажа на рынке овощей и фруктов, молока была в то время едва ли не единственной возможностью на вырученные деньги одевать семью, покупать необходимые в жизни вещи. Пустые бочки из-под канифоли закапывали в землю, заполняли водой и опускали в бочку бидон с молоком. Совхоз хранил своё молоко таким же способом.

Где-то в районе нынешней второй школы в реке Ижоре были установлены настилы, вот на них в воде и дожидались отправки на молочный завод бидоны с молоком. Парники строили без новомодной плёнки. Выкапывали яму глубиной пятьдесят сантиметров, заполняли навозом и землёй, и сажали семена овощей. Сверху закрывали самодельными остеклёнными рамами. В заморозки парник закрывали матами из соломы, тростника или камыша.

Думаю, будет интересен многим читателям и вот этот список, найденный мной в записях Николая Ивановича Круглова. Николай Иванович перечисляет фамилии коммунаровских семей и указывает, на какой улице кто из них жил в пятидесятых годах. Как много в этом списке знакомых фамилий. Некоторые из них можно прочитать и на памятнике погибшим коммунаровцам.

Бумажная улица тянулась от Леншоссе до улицы Гатчинской: Ершовы, Назаровы, Артамоновы, Бобины, Орт, Дягтерёвы, Мироновы.

Гатчинская улица шла от Садовой и до Пионерской улицы: Сердюченко, Смирновы, Сметанины, Шевчук, Ивановы, Комаровы, Рогачёвы, Местеляйнен, Сергачёвы, Хроповы, Гавриловы, Грундуль, Смагины, Рейхорд, Станкевич, Федорук.

Клубный переулок: Беловы, Мищенко, Ивановы, Будановы, Матвеевы, Шиловы, Гавриловы.

Ленинградское шоссе от деревни Гайколово и до деревни Местелево: Нестеровы, Нурдиновы, Будановы, Шамановы, Пуронены, Шляпо, Кузьмины, Форносовы, Киселёвы, Суворовы, Пайю, Легковы.

Ленинградская улица. От Леншоссе и до Гатчинской: Карсановы, Яковлевы, Ермаковы, Горшковы, Грицук, Войлоковы, Степановы, Калинины, Гришины,Фёдоровы,

Садовая улица начиналась от Леншоссе, за последним домом были поля: Гринченко, Кругловы, Карсановы,Точеновы, Робкины, Чекисловы,Собакины,Кулановы, Владимировы, Ефимовы, Егоровы. Мещеряковы жили у самой водонапорной башни.

На Транспортном переулке стояло два двухэтажных дома и один одноэтажный: Шляхота, Медведевы, Горбачёвы, Голубевы, Мурашовы, Степановы.

Технический переулок. Дома в нём называли директорскими. Два дома двухэтажных и один одноэтажный. Там жили Сруловы, Устюжанины, Махнюк и Сидоровы, Гончаровы и Царюк. Была в одном из этих домов в своё время больница, живут в городе те, кто родился в этой больнице. Здесь же, в Техническом, находилась милиция и поселковый совет.

Школьная улица в те годы начиналась от Гатчинской, и заканчивалась полем. Ковалёвы, директор школы Палкина, Феоктистовы, Емельяновы, Курзины, Михайловы, Махлис.

Фабричная улица. В доме на площади жили Лохмотов, Бизлевы, Петровы, Воронцовы, Зайцевы, Маевская…

Недавно созванивались с Николаем Ивановичем. Нашлись в его домашнем архиве новые фотографии из прошлого нашего Коммунара. Будем встречаться и дальше. Надеюсь, ещё не раз прогуляемся вдвоём по городу Коммунару, и я, слушая рассказы уважаемого человека, опять буду пытаться мысленного заглянуть в тот Коммунар, посёлок пятидесятых. Понимаю, что это невозможно, но… Разве кто-нибудь отказался бы хоть на часик оказаться там, в своём прошлом? Встретить ещё молодого соседа, зайти с ним в магазин на площади, взять бутылку настоящей «Московской» за два восемьдесят семь. И на бережку чистой и полноводной Ижоры выпить за неожиданную встречу. Я бы не отказался.

Сергей Богданов