Продолжаем публикацию рассказа Николая Ивановича Круглова. Предыдущая часть: http://gazetakommunar.ru/nikolaj-ivanovich-kruglov-chast-i/
«Николай Иванович, давайте вернёмся к памятнику. Ваш дядя, родной брат Вашей мамы, Точинов Виктор Иванович. Почему его фамилии нет на памятнике?» – прервал я тишину.
Мы стоим у памятника, и я слушаю Николая Ивановича.
«Точинов Виктор тоже работал до войны в пожарной части фабрики «Коммунар». Погиб Виктор под Кёнигсбергом. Родился он или в 1910, или в 1911 году. После прорыва блокады он заезжал в Покровку, об этом рассказывали соседи. Искал родных, но нас там уже не было. Мы были в лагере.
А вот о судьбе Николая Ивановича Точинова мы смогли узнать больше. Нашли документы, среди которых был и приговор о смертной казни командира корпуса Точинова Николая Ивановича как врага народа. Под приговором стоят подписи Сталина, Ворошилова и Кагановича. Посылали запросы, получали разные ответы. В одном из них говорится, что Николай Иванович не был расстрелян, а умер от инфаркта в 1956 году. А его сослуживцы рассказывали, что во время допроса он разбил тяжёлый чернильный прибор о голову следователя, назвавшего его врагом народа. Был он здоровый, под два метра ростом. Костоломы избили его страшно. Так он и сгинул в подвалах ЧК, а меня назвали в его честь Николаем. А фамилию Виктора Ивановича Точинова хотелось бы увидеть рядом с фамилиями других коммунаровцев на памятнике. Ведь они все жили рядом, работали на одной фабрике. Головы сложили в разное время и в разных местах, но ради одного общего дела. Ради свободы своей земли, ради жизни своих и чужих детей. В этом году понесём в рядах «Бессмертного полка» и его фотографию», – Николай Иванович вопросительно посмотрел на меня. Попробуем помочь хорошему человеку в святом деле. Тем более, я знаю, к кому обратиться за помощью.
Рассказал Николай Иванович и о том, что раньше на месте памятника был уютный сквер с бюстом Сталина в центре. Вокруг стояли скамейки, это было место встреч влюблённых. Потом Сталина убрали, поставили большущую вазу. И только в семьдесят пятом здесь появился памятник. Идём на стадион через Васину деревню.
«Домов в пятидесятых годах здесь уже не было, росли яблони. Был ещё виден фундамент старой больницы. А на стадионе ведь раньше местелевские жители картошку сажали. А потом решили построить стадион. Строили всем миром. Разумеется, основная нагрузка легла на фабрику.
Прокопали поперёк стадиона в сторону реки траншеи глубиной полметра и засыпали их шлаком. Ведь раньше здесь было влажное место. Колодца не было. Воткнули вокруг тополиные палки, а вымахали такие гиганты. Вокруг поля стояли скамейки. Сделали городошную площадку. Прыжки в длину и высоту. Баскетбольная площадка. Турник, похоже, с тех пор и стоит. Проводились первенства района у нас по футболу. Народу вокруг поля собиралось много. Если выигрывала чужая команда, к их машине привязывали веник – нечего больше к нам ездить!
У лодочного причала стояла статуя, если не изменяет память, девушки с веслом. А неподалёку была трёхметровая вышка для прыжков в воду. У самого входа на стадион ворота тогда были деревянные, на постаменте стоял футболист. Кстати, этот постамент и сейчас лежит неподалёку. Это какая-то ребристая деталь из оборудования для производства бумаги. А вот там, в конце большого круга, на противоположном берегу и начиналось старое русло реки. Это сейчас там огороды, раньше там были заросли кустарника. Вбили в дно сваи, и старицу перекрыли».
Мы вышли со стадиона и остановились у перехода через улицу Леншоссе, Николай Иванович снова ненадолго о чём-то задумался, вглядываясь в здания на противоположной стороне дороги.
«А вот там и стоял мой дом. Мы первыми построились здесь, переехали из Покровки в октябре пятьдесят первого года. Потом и соседи появились. Отец посадил большой сад, и стала новая улица называться Садовой. Учился я в четвёртой школе, по весне, бывало, и домой не могли пройти. Вода из Ижоры всё затапливала», – Николай Иванович усмехнулся, заметив мой недоверчивый взгляд.
«Вот в эту канаву, у детской площадки, мы из пруда заплывали на лодках. Только это теперь сточная канава, в пятидесятых годах это была заводь. Проплывали под мостом, он был широкий, через него коров гоняли на выпас, и сюда. Рыбу тут ловили! Вот и разливалась эта заводь весной так, что и не знали, как на свою Садовую улицу попасть. Кстати, и дороги к новой бане и поликлинике тогда не было. Улица Леншоссе уходила на Местелево и дальше на Гатчину.
Вот там, где-то в районе ЗАГСа, стоял дом Легковой, врача нашего. Растила двоих детей, муж погиб на фронте. На повороте дороги был дом сеточника Пайю. Одна из его дочерей вышла замуж за Сашу Царюк. Вот таких коттеджей на Садовой улице построили четыре. Жило в них и начальство фабричное, и рабочие.
На другой стороне дороги стоял длинный деревянный дом. Это был наш мебельный магазин. У мостика на берегу пруда ещё с войны остались стоять противотанковые надолбы. Да и ров противотанковый ещё долго не засыпали. Мы купали там скотину, а на склонах строили погреба. А неподалёку от нынешней администрации находилось здание сельпо, сельской потребкооперации. Склады, магазин. Во дворе принимали металлолом. А какой тогда был металлолом? Военная техника и оружие. Вот этого добра хватало.
Ещё когда жили в Покровке, в войнушку играли с настоящим оружием. В Гамболово, вокруг Гумолосар, было полно брошенного немцами оружия и техники. Уже став постарше, ходили к финнам за яблоками в соседние деревни Вяхтелево, Антелево. Я, Серёга Шаманов, наши друзья. Ребята помладше увязывались за нами.
Зайдём во двор, хозяин начинает ругаться, а мы очередь из автомата в воздух. Хозяин в дом – делайте, что хотите. Заляжем в канаву, гранату в сад. Отправляем малышей: «Пробуйте яблоки». Кислые? Пошли дальше. Уличные дети, безотцовщина. Не гопники, не преступники. Дети своего времени. Играли в карты, покуривали «Казбек», были вечно голодными.
За Местелево в реке плавали домашние утки. Поднырнём – за лапы и в воду. Шею свернём – и на островок у старого русла. Костерок развели, дичь в золе запекли, вот тебе и обед.
Кто-то из нашего поколения и по тюрьмам пошёл, многие за ум взялись, профессию получили. Взрослые загибали стволы у винтовок и автоматов, а мы ствол обрежем, вот тебе и обрез. Последний автомат и диски у меня отец забрал в пятьдесят восьмом году. Вышел указ о обязательной сдаче населением оружия. Не сдашь – в тюрьму. Отец, оказывается, знал все мои схроны и велел нести всё: «Я за тебя в тюрьму не пойду».
Однажды возвращаемся с Витькой Степановым от красной будки, ничего в лесу не нашли из оружия. Видим, трактор поле пашет, а плуг выворачивает из земли труп немецкого солдата, и карабин при нём. Мы бегом туда, а тракторист тоже всё увидел. Карабин он и забрал. Баржа долго стояла у сельповского моста, ржавела.
Вот однажды, опять с Витькой на пару, увидали, как отвалился ржавый кусок от борта, а там браунинг лежит целенький. Только схватили, а тут опять взрослые: «А ну, давай сюда!»
Поступил я в училище железнодорожное, домой ехали на «подкидыше» до Красной будки, и на ходу спрыгивали. Не было у нас лишних трёх копеек, что бы от Антропшино доехать на мотовозе. Гибли ребята под вагонами. Захватит шинель – и под колёса».
День выдался сляконтный и ветреный, немного замёрзли оба. Решили вернуться в Дом культуры и поговорить в тепле. У ДК Николая Ивановича окликнула женщина. Оказалось, это его племянница Николая Ивановича Елена. Оба обрадовались неожиданной встрече. Но и сейчас Николай Иванович не забыл о деле.
Елена обещала поискать довоенную фотографию Виктора Ивановича Точинова, где он снят рядом с пожарной машиной. Уже в Доме Культуры Николай Иванович передал мне толстую тетрадь, в которой он записал свои воспоминания. Подарил мне свою книгу и карту посёлка пятидесятых годов, составленную им по памяти.
Я только начал просматривать тетрадь с его воспоминаниями, но уже сейчас мне ясно, что нам нужно ещё не один раз встретиться с уважаемым Николаем Ивановичем и пройти по тем местам, о которых он пишет в своих воспоминаниях.
Спасибо огромное за то, что Вы делаете для сохранения в памяти нынешних жителей Коммунара истории их дома!
Сергей Богданов
