Познакомиться с Николаем Ивановичем Кругловым хотел давно. Читал его воспоминания о посёлке, появились вопросы, хотелось увидеться и поговорить с автором. Но оказалось, что сейчас Николай Иванович живёт в Санкт-Петербурге, и в Коммунаре бывает нечасто.

Не знаю, то ли кто-то наверху решил, что нам надо встретиться, то ли просто повезло, но однажды увидел Николая Ивановича у Дома культуры. Было видно, что он кого-то ждёт, но упустить возможность познакомиться с человеком здесь и сейчас я не мог.

Николай Иванович оказался человеком весьма доброжелательным, накоротке переговорили, вспомнили пару общих знакомых. На этом наше первое общение и закончилось. Договорились встретиться в следующий раз в День Победы у памятника погибшим коммунаровцам.

Среди множества людей, пришедших в этот день отдать дань памяти погибших землякам, Николая Ивановича увидел не сразу.

Поздоровались уже как старые знакомые, после митинга поговорили. На мою просьбу рассказать о Коммунаре пятидесятых годов, поделиться воспоминаниями о наших земляках тех лет Николай Иванович откликнулся с удовольствием. Более того, он подержал идею не просто где-то в тепле и тишине поговорить о прошлом нашего Коммунара, но и совершить ряд небольших экскурсий по городу, вспоминая посёлок пятидесятых годов. Но только осенью, лето Николай Иванович, заядлый грибник и травник, проводит на даче.

Созвонились в конце сентября, договорились о встрече. Наша первая небольшая экскурсия в прошлое началась в Клубном переулке:

«Вот на месте этих новых высоток стояли два двухэтажных дома», – начал свой рассказ о прошлом нашего дома Николай Иванович, – за домами огороды, сараи. Жили здесь Толя Хромов, Валерка Гаврилов, Юля Буданова. Сашка Иванов с братом, Сидоровы. Воля Белова с мамой и дочкой. Пройдут года, в посёлке откроют новую школу, и Воля будет работать директором этой школы. Квартиры вот в этих кирпичных двухэтажных, только что построенных в те годы домах, давали передовикам производства. Напротив клуба тоже стоял деревянный дом. Там жил Юрий Спиридонович Лохмотов, наш тренер. Футбол, баскетбол, лыжи и городки, бокс. Все эти секции работали благодаря его заботам. Здесь же жили Воронцовы, Виктор Петров. А дядя Лёша Петров организовал в клубе духовой оркестр. Палочки дирижёрской не было, брал ножку от стула и «до… ре… ми…» начиналась репетиция. Если праздник, то играет духовой оркестр. И в последнюю дорогу земляков тоже провожал наш оркестр. Работали в клубе и музыкальные кружки. Гармошка, баян…

Со стороны сквера был ещё один вход в клуб, это был вход на занятия для танцоров, спортсменов. Был в клубе хор, занимались в нём коммунаровцы разного возраста. Иванова Зоя, Царюк Надя, Горина Анна. Яковлева Валя, в которую я влюбился. Я счастлив, что эта любовь оказалась взаимной и связала нас на всю жизнь.

Помню, как впервые увидел Валю. Она шла по обочине дороги в розовой кофточке, чёрная юбка в складку. Белые носочки и туфельки красивые. А я ехал на телеге с сеном и подумал: «Вот эта девочка и будет моей женой».

Жила Валя с мамой в двухэтажном каменном доме на улице Гатчинской. Отец Вали, Яковлев Евграф Александрович погиб в сорок первом. Ходили девчата стайками. Валя Яковлева, Шевчук Валя, Сергачёва Рита, Гришина Галя и я, как пастух, кручусь рядом, не знаю, как подойти и привлечь внимание любимой.

Бросил в открытое окно валенок, а в нём оказалась лягушка. Разбил мячом окно в её классе. Затолкал дежурных по её классу за печку, сорвав проверку чистоты в классе. А уж что только не делал, чтобы обратить на себя внимание любимой вне школы.

Летом на пляже мочил одежду, завязывал узлом и посыпали песком. Попробуй, развяжи! Выкручивал ниппеля на колёсах велосипеда, выпуская из них воздух. А сколько радости было, когда мы оказывались рядом. Сидели в кино или гуляли по посёлку, где в определённых местах мной заранее были спрятаны цветы. Сирень, жасмин, флоксы. Да и первые в посёлке гладиолусы подарил своей любимой я. Вырастила их у себя на огороде Махнюк Тамара Васильевна. Она преподавала в школе биологию. Срезали мы их ночью с Витькой Степановым. Брюки клёш я тогда порвал, зацепившись за противотанковый надолб, который стоял у огородов на Техническом переулке.

Новый, 1955 год встречали в клубе. Я так и просидел весь праздник у ёлки, глядя, как веселятся другие. Мама дала мне отцову белую рубашку, в которой он женился в тридцать втором году. Старые туфли, как смог, начистил, пиджака у меня не было. Художественный и танцевальный кружки находились в детском секторе, в доме на берегу реки. За клубом был небольшой скверик. Здесь играли в волейбол, занимались ребята на турнике. По вечерам не пустовала танцплощадка.

До 23-00 танцевали под радиолу, а после уже под гармошку. Собирались вокруг площадки и взрослые и дети. Слушали музыку, обсуждали, кто с кем танцует, кто кого ревнует…

Все были на виду, все жили одной большой семьёй. Гуляли допоздна, но утром обязательно взрослые шли на работу.

Зимой, когда ещё не был установлен фонтан-чаша, за клубом заливали каток. Клюшки мы делали из корней деревьев. Коньки «снегурочки» к валенкам крепили верёвками. Да и не у всех были коньки.

Делились и катались на одном коньке. Из проволоки делали крючки, цеплялись за борт проходящей машины и ехали. Особым удовольствием для мальчишек было прокатиться на коньках по тонкому льду на пруду. Лёд трещит, прогибается. Если искупался, бегом в клуб, там в подвале можно было просушиться у труб отопления.

Противотанковый ров заносило зимой снегом, пацаны копали в снегу лазы, заманивали туда девчонок. А сами прыгали сверху, обваливая снег на девчат.

Но не часто удавалось погулять и побездельничать. Жили тяжело, надо было помогать родителям. Нарвать кроликам травы, полоть и поливать огород, напилить и наколоть дрова, пасти скот.

Взрослые работали на фабрике, в редкие выходные возили излишки молока на продажу в Ленинград. Мама возила молоко знакомым артистам Пушкинского театра. Платили не только деньгами, давали и продукты, иногда и контрамарку на спектакль. Молоко хранили в колодцах. На городские рынки возили и овощи и фрукты. Многие в то время держали кроликов, поросят, уток и курей. В сараях стояли коровы и козы. Всё это ушло в прошлое после указа Хрущёва о запрете держать в рабочих посёлках скотину.

У клуба стоял небольшой ларёк, можно было купить печенье, ситро. А в начале Ленинградской улицы стояли дощатые столы, это был наш базар. Те жители, кто не мог ездить на городские рынки, продавали здесь излишки овощей, молоко. Неподалёку находилось рыжего цвета деревянное одноэтажное здание из неотесанных брёвен. Тут была пекарня и магазин. Сколько улиц было? Да немного, маленький был посёлок. Фабричная, Ленинградская, Бумажная да Садовая. Пионерская улица шла от столовой и упиралась в Гатчинскую. Транспортный, Технический и Клубный переулки. Вот, пожалуй, и весь посёлок.

Больших домов было десятка полтора. Грязи особой не было. Улицы были отсыпаны шлаком, поэтому и лужи на дорогах не задерживались. Котельная работала на угле, материала для дорог хватало. За порядком следил комендант дядя Коля Федорук. Его все уважали. Человек был культурный, вежливый, никогда голос не повысит. Участкового старшего лейтенанта НКВД Туркова мы хоть и побаивались, но тоже уважали. Справедливый был наш участковый.

В магазине у клуба торговала тётя Шура Нестерова, Конфеты, макароны, сахар насыпали в бумажные кульки. Надо подсолнечное масло, неси свою бутылку. Тут тебе и бакалея, тут тебе и овощи. Тут тебе и выпить, тут тебе и закусить. Самыми уважаемыми людьми на фабрике были машинисты бумагоделательных машин, сеточники. Фронтовики, жизнь повидавшие. Шляхота, Пайю, Киселёв и мой отец с ними, вырезали из журнала образцы только что вышедших новых денег, прогнали их на работе через каландр и заявились после смены в этот магазин. Ну, и заплатили «новыми деньгами» за водку. Дело не завели, всё-таки люди войну прошли. Заплатили за водку, на этом история и закончилась.

А вот здесь, на углу Транспортного переулка и Фабричной, ближе к магазину, стоял ларёк. Торговал там «Моё почтение», Женька Мищенко. Всех встречал словами: «Будьте здоровы, моё почтение». Ему отец купил самый первый в посёлке мотоцикл. Вот к нему и заходили после бани мужики. Пивко, водочка. Сорок седьмой год, мы ещё жили в Покровке, а в баню с отцом ходили в Коммунар. И тоже после баньки мимо не проходили. Отец заказывал сто пятьдесят водки и пиво. Мне ситро. Идём дальше, через дорогу ещё один ларёк. Все друг друга знают, как не поговорить, новостями не поделиться. Этакий мужской, с одним общим интересом, клуб. Ещё сто пятьдесят водки себе, мне уже лимонад. Идём дальше, а почти на повороте на Покровку ещё ларёк. Мне там уже ничего не покупали», – смеётся Николай Иванович и продолжает свой рассказ о Коммунаре тех лет.

«А через дорогу от ларька, на берегу Ижоры, в доме бывшего управляющего фабрикой Грабовского, находился поселковый детский сектор. На крыше стоял динамик, и как только начинался футбол, все рассаживались рядом. Ларёк через дорогу. Как только забьют гол, мужской ор слышал весь посёлок. А когда в секторе появился первый телевизор, мы стояли в очереди, чтобы посмотреть передачу или кино. Воду брали из реки. Году в пятьдесят четвёртом построили водонапорную башню, и по всему посёлку поставили колонки.

На Транспортном переулке стояли деревянные двухэтажные дома. Жили здесь Шляхота, их было три брата. Зайцевы, Медведев Борис. Знаменитый печник Василий Горбатов. Специалист и шутник. Начинает кладку печки: «Ставь, хозяйка, маленькую». Выводит печь на чердак – опять неси, бабка, маленькую. Выводит трубу на крышу – ещё просит маленькую. Бабка в отказ! Мол, Васенька, не дай Бог, упадёшь. Как же я без печки. «Не дашь, ну и чёрт с тобой». Спускается с крыши, а труба и падает. Конечно, несла бабуля Васе и маленькую, и закуску. Не обижались люди на печника. Дома от старости рушились, а Васины печи стояли, как новые».

Не мог не задать Николаю Ивановичу вопрос, ответ на который уже давно ищу, но внятного ответа так и не получил. Рядом с домом Грабовского ещё в середине семидесятых стоял деревянный барак. Мы жили в то время на Гатчинской улице, дом поставили на ремонт, а нас с маленьким ребёнком переселили на время ремонта вот в этот барак. Печка, туалет на улице. Зато аж две комнаты, и без соседей. Меня давно интересовал вопрос, что в этом здании было раньше.

«В шестьдесят четвёртом здесь была детская консультация. Хорошо запомнил, потому что мы сюда дочку носили», – помог мне найти ответ Николай Иванович.

«И на Транспортном за домами тоже стояли сараи. Там в плохую погоду мы и проводили время. Заночевать могли у любого из нашей компании. Нас всех обязательно накормят. Уложат спать. И родители за нас не тряслись», – улыбается мой собеседник. За разговорами мы и не заметили, как подошли к плотине.

Николай Иванович замолчал, задумчиво глядя на пруд. Я не торопил, не задавал вопросов понимая, что он мысленно сейчас там, в посёлке Коммунар.

«Году в шестидесятом пруд хотели прочистить. Пригнали драгу. Мой родственник как раз и работал на ней. Попробовали чистить, не получается. Спустили воду из пруда, и выяснилось, что чаша пруда выложена камнями. Рядом с чашей была отмель. Мы дурачились, купаясь в пруду, и переворачивали лодки с девчатами. Вот они и выбирались в мокрых платьях на эту отмель. Плотины было две. Вторая была почти рядом с цехом, увидеть который теперь можно только на фотографиях. Вот между двух потоков воды и получился небольшой островок. Летом мы здесь загорали. А зимой там у нас была ледяная горка. И взрослые частенько по пути на работу вспоминали детство и тоже скатывались вниз к реке. Сколько здесь детвора переломало рук и ног!

Тут же у плотины руками таскали миног. Форель шла снизу в пруд икру метать. Не знаю, как рыба проходила плотины, но в пруду была. А ведь рыба эта живёт только в чистой воде. Кстати, раньше рыбу из Ижоры поставляли к царскому столу. В пятидесятых годах ловили в Ижоре хариуса, форель. Налим водился, щука, плотва. Миноги, пескарь. Вьюнов корзинами таскали. Отец приятеля, дядя Толя, поросят миногами откармливал. Сало было толстое. А мы пескарей ловили вилкой, привязанной к палке. Такая острога у нас была. Дядя Коля Смирнов, одноногий инвалид войны, жил в Клубном переулке. Он делал мережи, забрасывал с вечера в воду. У Витьки Степанова была лодка, вот мы и «делили» улов с дядей Колей. Но не наглели.

Витька был первый парень, с которым я сдружился, переехав жить на Садовую улицу. А «познакомились» мы ещё в сорок восьмом, во время мальчишеской драки. В посёлке на меня налетели местные ребята, им понравился мой морской ремень. Вот Виктору я и заехал тяжёлой бляхой этого ремня в лоб. Напали на меня ватагой, пришлось выпрыгивать в окно и убегать. Отец Виктора работал начальником пожарной охраны, а мой там же шофёром. Вот и мы и сдружились.

Делали «поджиги», была у нас ракетница, переделанная под патроны 16 калибра. Дробь делали сами, катая свинец между двух сковородок. Порох таскали потихоньку у его отца. Компаниями ходили за ягодами в лес за Красную будку. Добирались и до Чёрной речки, а это целых пять километров от посёлка. Бывало, что и блуждали, попадали и в болото. Тогда ждали, когда загудит гудок фабричный, или забирались на дерево. Плавали по реке и озеру на лодке, которая принадлежала пожарной команде. «Норд-Ост, плывём под горбатый мост», и «Вест-Ост, под сельповский мост».

Мы выросли, но дружбу не теряли. После Армии Виктор работал в организации, прокладывавшей линии электропередач по всему Северо-Западу. Однажды привёз медвежонка, поселил в клетке на огороде. Ребятишки приходили кормить, на цепочке выгуливали по всему посёлку. Если Виктор надолго уезжал, медведица Машка ревела на весь Коммунар. Ждала, пока я приду и поласкаю её. Фабричный забор был деревянным, ворота тоже. Неподалёку от ворот фабричных стояло здание пожарной части. На первом этаже был гараж для пожарной машины. А за пожаркой стоял настоящий самолёт. Это уже было начало пятидесятых. Мы там всё облазили, как туда попал самолёт, не знаю. А вот эту плотину, где сейчас дорога к гаражам, мы называли третьей.

Девятого мая все пацаны обязательно должны были прыгнуть с неё вниз головой. Потоком воды нырнувшего выносило к берегу. Берега были голые. А вот здесь, сразу за третьей плотиной, стояла коммунаровская баня. Открыли прачечную, и женщины стирали уже здесь. Правда, была и здесь очередь.

А мужики встречали своих женщин и через узкий мостик несли корзины с мокрым бельём домой. Во дворах были натянуты верёвки, вот на них и сушили бельё. Зимой бельё замерзало и, к примеру, штаны несли домой уже на плече. А какой морозной свежестью пахло это бельё!

За баней стоял рубленый дом, в два этажа. Помню, жил там Юрка Киселёв с братом. А чуть дальше была конюшня. Командовал там Бовин. За конюшней, через заросли травы и кустов, проходило старое русло реки. Это была наша, ребячья республика. Старое русло было разбито перемычками суши на озёрца, рядом находилась и поселковая свалка, остров сокровищ. А ещё дальше мы пасли коз и коров. Был и небольшой лесок. Свалку со временем ликвидировали и здесь стали давать жителям участки под огороды», – вспоминает Николай Иванович.

Мы прошли чуть дальше в сторону КАС-1, остановились у старой пожарной части фабрики, и Николай Иванович продолжил рассказ.

«Вот почему пожарку построили именно здесь? Удобно было машину водой заправлять. Здесь у пожарников было что-то вроде причала. Водная гладь была чистой, никакой травы и тины не было. Ведь что произошло с чисткой реки? Когда поняли, что пруд не почистить, драгу перегнали сюда, и решили чистить русло реки вверх по течению. Вот после этого и стала расти безудержно в реке трава да тина. И уже никто не поверит, что на стадионе дно шло уступами, и была такая глубина, что не все могли достать брошенную монетку. Что с горбатого моста вниз головой ныряли.

Году в пятьдесят шестом, мы уже жили на улице Садовой, прибегает ко мне Кузнецов Василий Иванович. Он командовал на стадионе, и жил с семьёй там же в маленьком домике. Пойдём со мной, говорит, не пойму, что на реке происходит. Прибежали. Вижу, над рекой стоит какой-то рыжий смог, и рыбу дохлую течением несёт. Уже потом выяснилось, что рыбу и реку погубили свиноводческие фермы, построенные ещё при Хрущёве выше по реке. Навоз копили-копили, и оказался он в реке. А ведь раньше в деревне Местелево даже колодцев не было. Из реки воду брали. У моста Кобраловского местные пацаны раков ловили. В Славянке тоже полно раков было. И рыба водилась. Была перемычка, которая позволяла воду из Ижоры через Славянку перебрасывать для подпитки Павловских прудов. Значит и туда попало дерьмо из свиноферм?» – Николай Иванович молчал долго.

Да, его боль можно понять. Помнить чистую, полноводную реку Ижору и сравнивать с тем, во что она превратилась сегодня, это ох как не просто. Я его понимаю, сам полвека назад спокойно купался вот именно в этом месте, где мы сейчас и стоим. Правда, пить уже тогда воду из реки вряд ли кто-нибудь решился.

Продолжение следует…

Сергей Богданов