Я расскажу жителям Коммунара о своей бабушке, простой работнице, ибо хочу отдать дань этому святому человеку. И пусть эти строки будут как молитвы о её душе: такие же искренние.

Галина Сергеевна Назарова родилась недалеко от города Колпино, в деревне Поповка в 1930 году 18 апреля. Тётя ее прабабушки прислуживала богатым людям в той деревне, за что получила за годы отменной работы столько золотых монет, что хватило на покупку дома, которым владел купец Голубев («Голубева дача»). Это был шикарный большой дом с витражами на окнах, на чердаке которого хранились остатки выпускаемой четой Голубевых продукции: великолепные бутылки ручной работы, невероятно красивые этикетки для пивных бутылок и т. п. Несколько поколений моих предков выросло и состарилось в этом доме, где дети любили играть на чердаке этими диковинными вещами. Позже именно в нем спасались в первые дни оккупации местные жители, оставшиеся без жилья.

В те времена в районе Тосно проживал провидец, к которому отправилось почти всё большое семейство Назаровых. Моей бабушке и её двум сестрам он предсказал «многая лета лихия», а их матери — смерть одного ребенка. Сестре матери, которая жаждала выйти замуж, предсказал троих детей, а про свадьбу велел забыть.
Все от провидца уходили с чувством обмана. Одна думала: предсказал всем троим детям трудную, но долгую жизнь и тут же — одному ребенку смерть, а другая думала, что свадьба уже назначена и ничто её уже не отменит.
Вскоре после возвращения в Поповку моя прабабушка узнала, что опять беременна — четвёртым ребёнком, а её сестра на время забрала к себе троих детей своей тёти, т. к. та и её муж заболели тифом. Вскоре все предсказания провидца сбылись…

Почти всё мужское население Поповки работало в Колпино на Ижорском заводе. В тот день отцу Галины Сергеевны — моему прадеду выдали зарплату и карточки. Их он и понёс семье. Во время обеда прибежала сестра отца и не своим голосом прокричала, что идут немцы. Она и её сестра, схватив одну лишь керосиновую лампу, убежали в Колпино. Больше об их судьбе ничего не известно. Отец спрятался в погреб, где ему пришлось голодать и мёрзнуть до самой зимы.

С этого дня детство моей бабушки закончилось. Её мать в первые дни оккупации заболела тифом. На одиннадцатилетней девчонке оказалось всё хозяйство: она кормила младших сестёр, ухаживала за матерью и новорожденным братом и с невероятным трудом доставала пропитание, в том числе для отца, скрывавшегося в погребе. Пока взрослые на фронтах и заводах совершали подвиг во имя спасения отечества, маленькая девочка совершала подвиг во имя спасения близких.

Неумение жаловаться и невероятная трудоспособность производили впечатление даже на немцев, которые хоть и не помогали, но и не трогали обитателей Голубевой дачи.

Со стороны Ленинграда часто велись артобстрелы и даже слышны были крики «Ура!» тех, кто пытался прорвать блокаду. Многие снаряды уничтожили соседние дома, поэтому односельчанам Назаровы позволили прятать своих детей и скарб у себя.

Ночью отец выбирался из погреба, чтобы рыть окопы для всех членов семьи, где они и проводили немалую часть времени. За несколько месяцев отец превратился в худого заросшего старика, которого отказались брать к себе партизаны, а в дальнейшем даже немцы не обращали на него внимания.

Однажды семья сидела за обедом, (то, что они ели, для поднятия духа называли «обедом»), как вдруг в дом угодил снаряд. Чудом не заполыхал керосин, который соседи хранили в их доме. Бабушка отчетливо запомнила двух огненно-рыжих немцев, которые заглянули в их сильно повреждённый дом, спросили, все ли целы и дали 3 часа на сборы. Всей деревне было велено убираться восвояси.

Война у бабушки ассоциировалась, в первую очередь, с двумя явлениями: холодом и диким голодом. Вот и тогда измученная семья везла нехитрые пожитки на санях, наскоро сколоченных ее отцом, бредя по снегу вместе со всеми жителями деревни. В дороге то тут, то там встречались пеньки, на каждый из которых моей бабушке хотелось взобраться, пока она не поняла — это мертвые люди, те, кто присел в изнеможении отдохнуть и замёрз. Вот и братик её так и умер в пути, а младшие сестрёнки, ни живы, ни мёртвы, тихо лежали в санях, не имея сил двигаться дальше самостоятельно. Бабушка вспоминает, что эта сцена не вызывала у нее сильных эмоций. Ей было велено тащить сани, чтобы спасти оставшийся скарб и детей, и она тащила.

Точно так же никаких эмоций у нее не вызвала сцена, в которой немцы, смеха ради, подожгли коровник, а обезумевшие пылающие животные бежали на толпу колхозников. Всех, кто пытался спасти коров, немцы отгоняли автоматными очередями, время от времени попадая в людей. А вот сцены предательств навсегда отпечатались болью в бабушкином сердце. Она с негодованием вспоминала, как соседи им продали несколько мёрзлых картофелин за несколько золотых николаевских монет. С ещё бо̀льшим негодованием она вспоминает бесчинства власовцев, чьи зверства были несравнимо ужаснее фашистских.

Итак, бабушкина семья пришла в деревню Ополье, Великолукской области, где их всех разместили в здании бывшей церковноприходской школы. Там они и прожили почти до самого конца войны, побираясь у местных тружеников колхоза, а позже и работая в этом колхозе.

Как только прилетело известие о снятии блокады, моя бабушка Галина Сергеевна со своей тётей отправились в Пязелево, под Ленинград, где жила дальняя родня. Первым делом они отправились в Павловский парк и во дворец, где было невероятное количество погибших. Выжившие бродили там в поисках полезных вещей. Один солдат дал бабушке обувь, которая никому не подошла. В ней бабушка и проходила несколько лет. В Пязелево же сохранились сады, где бабушка собирала ягоды и плоды, переступая через убитых.

В Павловске они устроились работниками на подсобном хозяйстве. Директор данного хозяйства представлялся всем братом маршала Малиновского, хотя, возможно, делал это в шутку. Он был изранен и контужен, но ему часто приходилось ездить в Ленинград на поезде. В провожатые ему определили как раз мою бабушку, чье трудолюбие он высоко оценил. Она обязана была доставлять его израненное тело до города и обратно, что было непростой задачей при тогдашней давке в редких поездах, но это была единственная возможность попасть во всё ещё закрытый для въезда город.

Возможность выбираться в Ленинград, захватив с собой скудные продукты (например, кочан капусты), а также быстрые ноги моей бабушки, спасли от голодной смерти ту родню, которая ещё до войны переехала жить на Лиговский проспект. Пока директор подсобного хозяйства решал рабочие вопросы у Витебского вокзала, бабушка добегала до Лиговского проспекта, чтобы передать еду (а порою даже тащила дрова, которых невозможно было достать в послеблокадном городе).

Вскоре из Великолуской области вернулась вся родня, которая поселилась в посёлке Коммунар. К ним примкнула и моя бабушка. Все взрослые занялись восстановлением бумажной фабрики, а дети ежедневно ходили пешком в Павловскую школу. И опять этот период вспоминается моей бабушке, как невероятно холодное и голодное время. Пленные немцы, лишённые нормальной зимней одежды, наматывали каждую найденную тряпку на себя, чтобы не погибнуть от холода, но советские победители едва ли были одеты лучше. А вот питание некоторых немцев было лучше, чем у моих предков: немцы построили и наладили работу хлебопекарни, где они немного подъедались. И опять же — они замечали трудолюбие моей бабушки, которой приходилось после школы работать на строительстве плотины. Время от времени они воровали хлеб и делились с этим взрослым ребенком. Само собою, хлеб делился дома со всею роднёй.

Все признавали, что именно благодаря моей бабушке Галине Сергеевне, мой род выжил. Моя бабушка вышла замуж за одного из самых талантливых работников бумажной фабрики Коммунар Игнатова Владимира Владимировича, который в 1967 году был отправлен для обмена опытом в Великобританию (невиданное событие в те годы!). Сама Игнатова Галина Сергеевна вышла на пенсию ветераном труда.

Многие годы я, глядя на знакомых и незнакомых стариков, пытался разглядеть в них героев, но наши старики пронесли тихо сквозь жизнь свои подвиги.

Автор: Лучезар Готовченко,  на фото Галина Сергеевна с мужем Владимиром Владимировичем